Герц ждал, внимательно, но без интереса читая книгу.
Телефон. Наконец-то.
— Алло, Герц? — Голос настойчивый, атакующий.
— Здравствуй, Стина.
Этот голос нельзя не узнать. Этим голосом она шептала: «Милый мой».
— Герц, я ОЧЕНЬ рассержена. Мне придется поехать в Дьенн, чтобы на месте разобраться в том, что ты натворил. И ты прекрасно знаешь, как мне отвратительна привычка втайне вынашивать какие-нибудь бесчеловечные планы, чтобы потом поставить людей перед свершившимся фактом и делать вид, что так оно и должно быть. Особенно, если эти затеи коснулись моей семьи!..
— Да, с моей стороны наивно надеяться, что Фальта обрадуются возвращению родственницы. Признаться, я не рассчитывал на это.
— Значит, ты в курсе, кому написала Марсель. Господи, не стоило и сомневаться… Надеюсь, хоть не под твою диктовку?
— Нет. Это ее собственное желание.
— Интересно, где она взяла денег, чтобы оплатить доставку. Только не лги, что не давал ей на карманные расходы.
— Не давал, и это правда. Ее спонсировал Аник.
Смягчить Стину упоминанием об Анике — лукавый, но верный прием. Она всего лет десять, как поняла, что вежливый молодой мужчина, привозивший розы ей к праздникам, совершенно не меняется, словно резная фигура поющего ангела на алтаре. Но в очередной раз Стина не прогнала его с порога, а пригласила в дом.
«У нас мог быть такой же сын, Герц, если бы мы остались вместе».
«Стина, ты не представляешь, как тяжко быть его отцом».
«Но, кажется, я догадываюсь, зачем ты его…»
«Ради бога, оставь догадки при себе».
— И он же следил за почтальоном?
— Не он. И не Клейн.
— Ты стал похож на старого мафиози, Герц. Этакого дона Карлеоне, отошедшего от дел, но забавляющегося на покое шахматами, где вместо фигур — живые люди. Люди, Герц! И я среди них. Надеюсь, что не в роли пешки. Но Марсель!., как ты посмел, как тебе в голову взбрело касаться ее праха?! И Людвик. Что с ним, тебе известно?
— Да, он в больнице на улице Дредейн. Сегодня его выпишут, он вполне здоров.
— Итак, ты одним махом ударил троих. Меня, Марсель и Людвика. Ну, мы-то с племянником взрослые, переживем твой сюрприз — а она? Ты можешь встать на ее место и понять, в каком безвыходном положении она оказалась?!.
— Ее положение не хуже, чем у любого из нас. Мы все каждый день ходим по краю смерти, не зная ни срока, ни часа своего конца. Она будет знать, КОГДА, и более того — знать, что это не конец, а перерыв в существовании.
— А ее документы? легализация? Как ты это намерен устроить? Ты уже обо всем позаботился, не так ли? А с кем ты связывался, Герц, чтобы сделать ей удостоверение личности? Я скажу — с кем. С продажными субъектами из службы регистрации, с теми, кто делает фальшивые бумаги. Ты погряз в криминале, Герц, это постыдно. И все равно — то, что ты изготовишь для нее, не будет настоящим. Человек получает имя и права при рождении, а ее ты можешь вписать в мир только путем преступных махинаций. Фикция — вот что это будет. Жизнь понарошку, под псевдонимом, в обход законов…
— Особый случай, Стина, требует особого подхода. Даже у юристов существуют процедуры для потерявших память, для подкидышей, круглых сирот, не знающих своей фамилии, потерянных детей. В том числе — наречение имени не родителями, а сотрудниками учреждений опеки. Просто надо умело пользоваться правилами. И не стыди меня.
То, что она ожила, — не криминал, а все связанные с этим неудобства я взял на себя.
— Я тебя знаю, Герц; когда ты хочешь что-то доказать, ты выдумаешь сотни доводов в свою защиту. И только одного ты отрицать не сможешь — того, что это неестественно. Ее так называемая жизнь — фантом, созданный твоим электроприбором. Это против законов природы…
— …и закона Божьего, скажи еще.
— Да, и закона Божьего! В этом пункте Бог и природа не расходятся. Смерть — конец жизни. Согласись, что ты своим изобретением не отменил смерть…
— …но научился продлевать жизнь.
— О, разумеется! в виде материального призрака, питающегося от сети. И не только от сети, насколько мне известно. — Голос Стины посуровел. — Я знаю, что ты можешь отнимать жизнь, чтоб передать ее своим… изделиям.
Это тем более ужасно, Герц.
— Мое, как ты изволила сказать, изделие назначило тебе свидание?
— Не смей ее так называть.
— Хм. Ты смеешь, я не смею — как же нам быть? Так фантом она или человек, как ты полагаешь? Ведь ты хочешь с ней встретиться в Дьенне, верно?
— Да. Я не могу оставить ее в одиночестве.
— Значит, она — человек. Фантому ты бы не сочувствовала. Она — не изображение на экране, не восковая кукла и не голос, записанный на пленку.
— И тем больней мне думать о ней, Герц! Ты лишил ее права на смерть и насильно втолкнул в общество, где она — чужая, лишняя и неприкаянная. Она не может даже своим именем назваться! и это тоже твоя заслуга. Теперь она вынуждена будет служить тебе, увиваться вокруг тебя, жить у тебя, потому что именно ты отпускаешь ей жизнь по порциям! И я должна это знать и относиться к этому спокойно?!!
— Стина!.. — разозлился и Герц, — Почему-то ты не считаешь безбожными ни аппарат искусственного дыхания, ни искусственную почку! а ведь больные тоже к ним прикованы! даже если это портативная модель!
— Так то больные, — Стина возразила гораздо сдержанней, — а она — мертвая. Ты не спрашивал ее, что лучше — успокоиться по ту сторону или жить, когда тебя заставляют.
— Спроси сама. И потом, если захочешь, сообщи ответ.
— Дело не в том, насколько точно и умело ты выполняешь свои манипуляции. — Голос Стины стал еще уравновешенней. — И аналогии с искусственными органами тут неуместны. Жизнь нельзя протезировать — как бы ты ни старался, будет всегда получаться не-жизнь… или, верней, не-смерть, какое-то нестойкое пограничное состояние. Ты можешь заявить, что Клейн и Аник живут очень долго — да, это так. Но жизнь однократна и поэтому бесценна, и вновь она может появиться только из живого, из слияния двух живых клеток. Поэтому твои создания всегда будут находиться где-то в стороне… как бы ты сказал, наверное, — «на краю жизни», и в жизнь вступить не смогут. Если ты станешь их делать во множестве — их ждет незавидная участь. ИНАЯ жизнь будет отталкивать их от людей, и они станут тянуться друг к другу, озлобленные тем, что их не принимают в круг живых по-настоящему. Обман и притворство — вот что их ждет. Из-за этого, а не по какой-нибудь другой причине, Герц, я буду страдать за них. Я обязательно встречусь с Марсель, расцелую ее, и если она будет жить дальше, я приму участие в ее судьбе, но эта горечь всегда будет отравлять мою любовь. Я не избавлюсь от этого чувства.
