Звучала песня. В ней уже не было слов, и только плели сложный узор напева низкие голоса мужчин, и вплетали в него высокие ноты голоса женщин. Из темноты, к свету и стоящей около чаши Нор, вышел Саар. Он был обнажен и сжимал меч в правой руке. Приблизившись, он быстро преклонил колено, снова выпрямился и, посмотрев Нор в глаза, сказал:
– До конца!
С этими словами он полоснул себя мечом по левой руке и сцедил потекшую из раны кровь в чашу. Теперь один за другим начали выходить к чаше другие мужчины и женщины, звучало «До конца!», и чаша наполнялась кровью гегх. Последней к чаше подошла Фата. Глаза ее сияли, и руку над чашей она держала дольше всех. «Идиотка!» – хотела сказать ей Лика, но Нор заткнула ей рот.
Фата скрылась во тьме, и Нор снова осталась одна. Прекратилось и пение. На поляну опустилась тяжелая давящая тишина ожидания. Нор подняла с земли свой рек и вскрыла вену на левой руке. Маска забеспокоилась, но Лика подавила ее спонтанную реакцию на боль и кровопотерю и не дала затянуть рану. Она подняла руку над чашей и смешала свою кровь с кровью воев. Затем, отбросив меч в сторону, она взялась за края чаши обеими руками и, напрягшись, подняла ее над головой. Нор держала тяжелую чашу высоко над головой, и тишина плыла над поляной, напряженная, тревожная, чуткая. Казалось, смолкли все звуки. Даже костры горели бесшумно.
– До конца! – прокричала Нор и опрокинула чашу на себя.
Волна теплой крови окатила ее с головы до ног, и одновременно слитный вопль десятков мужчин и женщин огласил ночной лес.
– До конца! – кричали вой.
«До конца!» – соглашалась с ними торжествующая Нор. «До конца!» – отвечало им горное эхо. До конца!
«Это массовый психоз, – сказала себе Лика. – Они фанатики, а фанатики…» – Но закончить мысль она не успела, потому что к ней пришло Озарение.
Жар наполнил ее тело, жар такой сильный, что она едва смогла удержаться от крика боли. Внутри нее снова бушевало знакомое ей пламя, но Маска не спешила помочь, напротив, это именно Маска пылала сейчас внутри Лики. Но это не была смерть, поняла Лика. Это было что-то другое, что-то сродни тому, что происходило с ней внутри Саркофага и о чем у нее остались лишь смутные воспоминания. А сейчас к ней пришла необычайная ясность мысли. Она поднялась над обыденным и смогла увидеть мир и себя совсем иначе.
И она поняла, что нет никакой Нор. Настоящая графиня умерла восемьдесят лет назад, а нынешняя Нор – это всего лишь карнавальный костюм Лики, ее Маска. Но и в костюме графини или под маской графини есть только она, Лика, и нет никого больше. Она одна. И Маска – сплав волшебного Золота и волшебного Серебра – ничего не решает, ибо лишена свободы воли. Маска всего лишь живет в Лике, как живет в человеке, скажем, иммунная система: помогает, поддерживает, но не властвует. Не Маска и не Нор, а Лика, тот человек, который любит и ненавидит, делает то и это, живет, наконец. И не надо больше прятаться, не надо делать вид, что она все еще та простушка, которая, как кур в ощип, попала в фантастический триллер с супергероями и пришельцами из космоса. Та женщина «ну если тебе так хочется, та женщина умерла». На самом деле ничего особенного с ней не произошло, она всего лишь изменилась. И значит, та и эта Лика – это один и тот же человек, только Лика нынешняя научилась играть в маски во всех смыслах, – с маленькой буквы и с буквы большой. Вот что вдруг поняла Лика. Ее сознание стало ясным, а мысль четкой, и она поняла – теперь у нее больше не будет проблем со сменой ролей. Это искусство называется персонификацией, и Макс владеет им виртуозно. Теперь точно так же будет и у нее.
Это было странное и чудное состояние. Теперь Лика смогла вполне насладиться страшным и сладким волшебством момента. Ее тело пылало, огонь волнами проходил через него, зажигал его и сам становился ее телом. А тело становилось огнем. Огненные реки бежали в ее жилах вместо крови, и сердце превратилось в огненную топку, сжигающую мгновения. Но боль, вечная спутница огня, стала сейчас частью переживаемого чуда. Сознание Лики как будто отделилось от страдающего тела и обрело невероятную мощь и объем. Лика думала о множестве вещей одновременно, и при этом думала очень быстро и знала, что ее мысль стремительна и плодотворна. Она обдумала массу вещей, постигая и простое, но скрытое от взгляда в хаосе лишних деталей, и сложное, что представлялось еще недавно неразрешимым по определению. Она смогла даже отчасти понять, что же происходит с ней в данную минуту. Отчасти. Потому что данных для полного понимания изначально было слишком мало.
Когда-то, кажется, столетия назад, в Мюнхене, Макс дал ей Маску и рассказал о ней кое-что. Остальное она узнала на собственном опыте. И лучше бы уж было прослушать еще сто лекций, чем пережить это «практическое занятие», поставившее ее на грань между жизнью и смертью, а возможно, что и за эту грань. Но что касается Маски, больше к этому вопросу они не возвращались, пока Меш не совершил свое чудо. Меш, или Саркофаг, или оба вместе. Не суть важно. Важно, что мир изменился, и в этом новом мире Лика снова спросила Макса о Маске. О Масках. Золото и Серебро, – что это значит? И тогда Макс объяснил ей снова, но на этот раз она была другой, и мир был другим, и Макс рассказал ей всю правду. Во всяком случае, то, что он сам знал о Масках, и так, как он это понимал.
Маски, сказал ей Макс, как и Камни – Черные Камни, – принадлежат иной цивилизации. Их создали не аханки и даже не вуспсу, у которых аханки украли власть и жизнь. Их создала цивилизация еще более древняя, с которой ни аханки, ни вуспсу не были связаны никак. Древние. За неимением данных о тех, кто правил галактикой сто пятьдесят тысяч лет назад, их называли просто Древними. Что с ними случилось, какими они были, откуда пришли и куда делись, и главное, почему, было неизвестно. Но на многих планетах, населенных и необитаемых, пригодных для жизни и смертельно опасных для нее, на их спутниках, и просто в космосе попадались иногда машины Древних, которые были совершенно непохожи на то, что зовут машинами другие народы космоса. Поэтому машины эти стали называть камнями, или Камнями, тем более что большинство из них действительно были сделаны из чего-то очень напоминающего камень, камнем, однако, не являясь. Еще вуспсу поняли, что машины эти продолжают работать. Результат «работы» Камней мог быть простым и очевидным, как, например, создание локального гравитационного, вернее, антигравитационного эффекта. На заре аханской империи Первый император построил с помощью такого Камня свой дворец и храм Айна-Ши-На в Тхолане. Другие Камни производили другие эффекты, иногда совершенно непонятные, а иногда и фиксируемые лишь в малой своей части. Кроме того, для работы с большинством из известных Камней требовался оператор, имеющий определенные врожденные качества и прошедший специфическую подготовку.
