— Она заставляет чувствовать себя ничтожно маленьким, не правда ли? — говорит Абу.
Абу Нувас хорошо известен своим влиянием на рынке гоголов и инвестициями, порой совершенно безумными. Тем не менее даже самые влиятельные клиенты Таваддуд говорят о нем с невольным уважением. Низкорослые мужчины должны быть могущественными.Таваддуд старается не поднимать глаз.
— Я предпочитаю великолепие Осколков бездушным творениям Соборности, — отвечает она. — И Крик Ярости диких кодов доказал, что и они могут быть мелкими и слабыми.
— Да, верно, — соглашается Абу. — По крайней мере, иногда.
Мимо проходит другой подъемник. За ним с шумом проносится рой Быстрых. Эти крошечные гуманоиды, не больше указательного пальца Таваддуд, с темными телами и жужжащими крылышками, частенько цепляются к подъемникам и таким образом добираются до вершин Осколков, а по пути вниз впитывают солнечную и потенциальную энергию. Они продают ее в города маленьких человечков, такие, как Куш и Миср, а также в сотни других поселений в центральном Сирре, названий которых медлительные люди так никогда и не узнают. Пассажиры пытаются отмахнуться от Быстрых, но те без усилий уклоняются от ударов, окружая подъемник, словно облако мух.
— Иногда я завидую им, — признается Абу, глядя на летающих существ. — Они обитают в мире гигантских статуй, живут стремительной жизнью, ведут стремительные войны, их века и династии сменяются на протяжении одного дня. Наша жизнь слишком коротка, не так ли?
— А еще говорят, — доверительно произносит Таваддуд, — что Быстрым, как и джиннам, доступны утраченные людьми наслаждения, и если человек познает их, он лишается интереса ко всему плотскому.
— Понимаю. — Абу обращает к ней латунный глаз, по-птичьи склонив голову набок. — Вы говорите так, исходя из собственного опыта, госпожа Таваддуд? — спрашивает он с непроницаемым видом.
Выражение лица Абу Нуваса, как и большинства муталибунов, определить трудно. Якобы желая защититься от яркого солнца, Таваддуд снова надевает очки и рассматривает ауру торговца гоголами в Тени. Сплетенный с ним джинн видится ей огненной змеей, обвивающей человека защитными кольцами. Мне надо быть с ним очень осторожной.
Таваддуд провожает взглядом удаляющийся подъемник.
— Я всего лишь неискушенная девушка из семьи Гомелец.
— Истории утверждают обратное.
— Истории многое утверждают, и потому Кающиеся охотятся за ними, пока похитители тел не успели вместе с ними украсть и наш разум. Поэзия интересует меня больше, чем истории, дорогой Абу, и вы обещали порадовать меня ею. К сожалению, взамен я могу предложить только вечер, проведенный за трудной работой среди Бану Сасан. — Она касается руки Абу. — Но ведь вы не чураетесь трудностей. Моя сестра и я очень ценим помощь, которую вы оказываете нашему отцу.
— Это пустяки. Я предпочел бы, чтобы вы ценили мое остроумие. Или мою красоту. — Он иронично усмехается и трогает пальцем свой латунный глаз.
Глупая девчонка. Это первый урок Кафура. Заставь его поверить в сон и никогда не позволяй просыпаться.
— В Сирре нет большей чести, чем общение со сплетенными, а честь важнее красоты, — говорит Таваддуд. — А что вы видите этим глазом? — спрашивает она с озорной улыбкой. — Все, что пожелаете?
— Хотите посмотреть? — предлагает он.
Таваддуд молча снимает атар-очки и щурится от яркого света. Абу Нувас поворачивает их в своих руках и произносит Тайное Имя, неизвестное Таваддуд.
— Теперь попробуйте.
Она смущенно принимает очки и надевает их. Таваддуд моргает, ожидая увидеть привычный хаос местного атара, цифровую тень реальности. Печати дворцов оберегают Осколки от большей части диких кодов, но даже здесь атар, как правило, заполнен древними спаймами и шумами.
Но она видит совсем другой Сирр.
Город превратился в гигантскую подвижную паутину света. База Соборности по-прежнему здесь, сияющая звезда в центре, а все остальное сменилось сложной, постоянно меняющейся сетью: яркие пряди, то появляющиеся, то исчезающие, плотные раскаленные потоки, протянувшиеся до самого горизонта, внезапные вспышки активности, напоминающие гнезда огненных насекомых. Уже через мгновение Таваддуд начинает моргать. Смотреть на эту картину — все равно что на Солнце.
— Вот что видим мы, мухтасибы и муталибуны, говорит Абу. — Вот что собирают для нас Кающиеся, кровь Сирра. Торговля гоголами. Торговля техникой Соборности. Труд джиннов. И еще, — он понижает голос, — торговля воплощением. Это как работа в саду, где мы должны решать, где надо посадить растение, а где выкорчевать, чтобы Сирр мог существовать и дальше. Вот поэтому я и помогаю вашему отцу. И поэтому чувствую себя маленьким.
Таваддуд еще раз моргает, и видение рассеивается, сменяясь атаром — его каракулями на людях и зданиях, искаженными белым шумом дикого кода. Она снимает очки.
— В таком случае я рада, что взяла вас с собой на встречу с Бану Сасан, — медленно произносит она. — Мы нередко кажемся себе маленькими, когда смотрим на вещи издалека.
— Ваша сестра говорила, что мы поладим, — Абу снова берет Таваддуд за руку и дарит ей улыбку, значение которой она никак не может разгадать.
Это будет труднее, чем я думала.
Подъемник, лязгая и скрежеща, добирается до основания Осколка, а затем с еще большим шумом трансформируется в трамвай. Он несет их по широким улицам Тени к центру города, а потом вдоль узких каналов, уходящих к морю, продолжает путь к Базе и Бану Сасан.
Миели парит в спаймскейпе, она призрак в призраке корабля. Здесь представлены все предметы из интеллектуальной материи — от мельчайшего винтика «Перхонен» до системных объектов Магистрали. Реальность, снабженная интерпретациями и пояснениями, бесстрастная физика в паутине значений.
Миели любит находиться здесь, даже когда не занята пилотированием корабля. «Перхонен» состоит из ее слов, и здесь она может их видеть. Усилием мысли она способна смотреть сквозь стены, может уменьшиться настолько, чтобы наблюдать за псевдожизнью сапфировых нанодвигателей, или превратиться в гиганта и подержать на ладони невероятно сложный механизм Системы. Она может даже обернуться и посмотреть на собственное тело, словно бросить взгляд из загробной жизни.
Но только не сейчас: центральная каюта корабля закрыта для ее спайм-взгляда. Пока Пеллегрини развлекается там с вором, ее, словно дух предков, изгнали оттуда. Хорошо хоть дремотное спокойствие спаймскейпа немного смягчает негодование.
