– завтра, и ещё – в конце декады, если потребуется корректировать плетения…
– Что-о-о-о?
У Косты пылала голова, только поэтому он не упал со стула. Даже если выставить его на рабские торги – он сомневался, что за него дадут столько.
– У вас нет фениксов? – голос старика-целителя стал желчным. – Ничем не могу помочь. Лавка младшего Алхимика ниже по улице, возьмите эликсиры… Если вы в отряде – у всех есть клановые целители, если вы безклановые и у вас нет фениксов – я ничем не могу…
– ДЕЛАЙ! – Мастер Хо выпрямился во весь рот и переплел пальцы – первый базовый узел боевых, отметил Коста.
– Убрать плетения! – сухонький старик не отступил, а наоборот, шагнул вперед, напирая. – Вон из моей лавки! Оба!
– Поставь мальца на ноги. Заплачу после, – сунул руку за пазуху наставник Хо.
– Нет.
– Поставь мальца на ноги. Ты целитель или кто?
– Нет, сначала фениксы – потом работа.
Мастер Хо зарычал, сдернул с шеи цепочку и почти ткнул в нос целителю.
– Печать мастера в залог, как мастер – мастеру, поставь мальчишку на ноги, я вернусь за печатью и отдам всё до феникса. Мы должны быть в отряде!
Старичок целитель помолчал, обернулся на Косту и только потом, так же неторопливо, степенно и с достоинством, подцепил печать за цепочку кончиками пальцев.
– Только из уважения…
Наставник Хо начал улыбаться.
– …к сиру Блау.
* * *
– Три феникса, три! За пару плетений, эликсир и одного малозимнего идиота! Наказание Великого!
Коста привычно прикрыл голову руками – столько тычков и подзатыльников от Наставника, как по пути к месту утреннего сбора отряда, он не получал уже давно. С самого начала ученичества.
– Проклятие! Наказание! Кара грани, а не ученик! Три феникса! Моя печать! – прошипел мастер, прихватил Косту за шкирку и потащил в проулок. – Из уважения… Из уважения!!! Смотри!
Коста предусмотрительно молчал – если не возражать, то через десять мгновений Мастер перестанет ворчать, как и всегда.
– Не туда! – наставник снова дернул его за шкирку и развернули к горам.
Верхние снежные пики Лирнейских тонули в туманной дымке и исчезали в небесах, редкие горные птицы парили в небе. Белые подступы тонули в черных точках и переплетениях дорог.
– “Созерцание”. Пять мгновений, – выдал Наставник уже спокойнее, сам расслабил плечи и погрузился в вид.
Не “созерцалось”, хотя Коста попытался. И косил глазами на совершенно расслабленного Наставника, смотрящего вперед.
Щурился – голову отпустило, но горло побаливало – на него использовали сразу четыре драгоценных плетения – “особый каскад”, как выразился целитель, и тот факт, что мастеру пришлось оставить свою печать в залог – всё это не способствовало спокойствию. Ещё Косту интересовало, какой мастер делал надпись для лавки целителя – таких изящных, сильных, но при этом полных скрытого достоинства штрихов он не видел раньше.
– Я сказал – созерцать!
Подзатыльник оказался таким крепким, что Коста охнул и качнулся пару шагов вперед.
– Перед клятвой отряда будет проверка менталистом, ты должен быть спокоен и собран, мысли чисты, как снега Лирнейских! Если ты не сможешь собраться сейчас, нет смысла тащить тебя вниз, и я зря дал слово! – прошипел мастер Хо.
И Коста послушно зажмурил глаза, подставляя лицо ветру. Влажные от обиды ресницы сразу покрылись инеем.
“Боль” – штрихи первого иероглифа послушно вспыхнули перед глазами. “Ярость” – на то, что он так бесполезен и слаб. “Границы” – он не то, что думает о нем наставник Хо, он не то, что думает о нем старик Целитель, он не то, что стоит сейчас на улице, он нечто большее. “Контроль” – ведет он воображаемой кистью.
“Сила”. “Спокойствие”. Вера”.
Он – горы. Он – ветер. Он – туман. Он – крылья. Он все и ничего.
Следующий подзатыльник Коста почувствовал – за миг “до”, и плавно уклонился, с закрытыми глазами, третий – немного качнулся вперед, и снова воздух колыхнулся сзади, четвертый – … четвертого подзатыльника не было.
Ледяные пальцы наставника одобрительно похлопали его по загривку: “Молодец”.
– Идем. Пять мгновений истекли.
* * *
У казарм их уже ждали. Отряд зачистки – а Коста понял именно так, судя по одинаковым плащам, лениво перебрасывался плетениями и вяло тренировался на площадке.
Сир, ещё более косматый и угрюмый, чем вчера, властно махнул им рукой.
– Опаздываешь, Хо!
– Вэй…
– К менталисту!
Мастер, подпихивая его в спину, поставил перед грустным мужчиной в серой форме. Седая прядь – почти на полголовы, виски, припорошенные пеплом, уставшие глаза, как будто видевшие рассвет грани, и…клановое клеймо скорпикса на шее. Такое ставят скоту, рабам и особо ценным вассалам.
– Как тебя зовут мальчик?
И Коста совсем не вовремя вспомнил обрывки вчерашних разговоров – про менталистов, про то, как не повезло кому-то родиться с доминирующим основным даром. О том, как тяжело сейчас купить менталиста в клан, и о том, что какая-то мразь использовала шлемник на последнем Совете – и они потеряли троих.
– Коста.
– Просто посмотри мне в глаза…
Людей с такими же глазами Коста уже видел и даже рисовал – украдкой, пока наставник не нашел рисунок и не провал на мелкие клочки, отправив в печь. Потому что чужое ценное имущество нельзя рисовать без разрешения, клан может счесть это покушением или передачей информации не союзным кланам.
У Хэсау был старик с такими же глазами. У Вонгов – сразу двое – мужчина и мальчик, старше самого Косты от силы зим на пять, которого так и тянуло рисовать.
– …не нужно думать, просто расслабиться… – голос менталиста был печален и тих.
Сир Блау возмущался вчера, что если один из последних кланов свободных менталистов – Таджи, “лягут” под Фениксов, принеся полную вассальную на крови, то те непременно захотят протащить право в совете выделить для менталистов отдельную гильдию, учить отдельно. Можно подумать, какой-то клан согласиться на это. Никогда такое решение не пропустит совет, неподконтрольная кланам сила – менталисты, которые не подчиняются никому, такой угрозы не хотел никто
Но – целая гильдия.
Коста не знал точно, что такое гильдия, но наверное это почти отряд. Отряд из печальных людей с такими же глазами. Серых от печали. Вереница уставших людей с седыми прядями на висках. И эти уродливые печати на шеях – он бы стер их у каждого, содрал бы…
– …мальчик… – черные зрачки менталиста расширились и Коста понял, что все последние мысли – считаны.
И – покраснел.
Старательно пытаясь представить вершины Лирнейских, теряющиеся в туманной дымке. Наставник прав – у него слишком беспокойный ум, ему никогда
