другой стороны ее поддерживал я. Стряпуха обошлась бы и без моей помощи, но мне бы тогда пришлось сесть в седло. Будь кухарка здоровая — сел бы, а так как-то неловко. Надо начинать привыкать.
— Они меня у торговца сырами углядели, — рассказывала кухарка. — Гномий-то сыр только богатые люди берут. И я-то, дура такая, не догадалась, что худое удумали. Видела ж их. Ну, оборванцы и оборванцы. Кто ж знал, что грабители?
— А что бы сделала, если бы догадалась? — усмехнулся я.
— Стала бы ждать кого, чтобы идти не одной. Из наших деревень народ все время туда-сюда ходит. Дождалась бы, да и пошли бы.
— Так и ограбили бы всех вместе, — усмехнулся я.
— Не, эти разбойники трусоватые. Они лишь на одиночек нападают. Нападали, — поправилась Курдула. — Троица эта, она тут давно промышляла.
— А что, их разве никто ловить не пытался? — удивился я. — Городская ратуша куда смотрит? Где власть-то ваша?
— Если бы они в самом Вундерберге промышляли, их бы давно поймали и повесили, — пояснила кухарка. — Но они же нарочно тут обустроились. С тех пор как госпожа Йорген земли заложила, за порядком никто и не следит. Господин Мантиз в городе, чего ему сюда ездить? Он один раз в год своего помощника посылает, за рентой.
— Безвластие, получается?
— Теперь вы и будете власть. Мужики, как узнали, что в усадьбе хозяин появился, очень обрадовались. У нас почитай пять лет как никакой власти. Ни суд вершить некому, ни воров-душегубов ловить. Чья земля — у того и власть.
Я замолчал, переваривая очередную новость. Мало мне забот с домом и хозяйством, так придется еще и во все сельские дела впрягаться? А с какой стати?
— Подожди, голубушка, — попытался я выяснить истину. — Земля, допустим, моя. Но крестьяне-то свободные. Они эту землю просто в аренду берут. Почему они сами свою власть не выберут? Ну, там, старосту или еще кого.
— Ну, старосты у нас в каждой деревне есть. Они арендную плату собирают, за порядком следят — чтобы дома в чистоте блюли, дороги. Опять же, общинные земли есть — лес там, выгоны для скота, которыми все пользуются. Нужно следить, чтобы лес рубили по правилам, а иначе без дерева остаться можно, да чтобы пастухов вовремя нанять. Мало ли что они свободные. А дома-то стоят на вашей земле. И пашут они вашу землю. Тут уж все как раньше. Ну, разве что продать вы никого не можете, до смерти запороть никого нельзя. Опять-таки без согласия общины повесить никого не вправе.
— Получается — до смерти запороть не могу, но выпороть вправе?
— А как иначе? — удивилась стряпуха. — Вы же суд будете вершить, а там без порки никак нельзя. Вон, на той неделе Герхард своему соседу Юзефу два зуба выбил. Он уже прибегал, спрашивал, когда к хозяину на суд Герхарда тащить? Можно и штраф назначить, но лучше розги. От штрафа-то вся семья пострадает, а от порки — только задница.
— А скажи-ка, Курдула, — решил я пошутить, — в первую брачную ночь невест к хозяину не приводят?
К моему удивлению, кухарка отнеслась к моей шутке всерьез.
— А тут, господин Артакс, даже не знаю, чего и сказать. При господах Йоргенах такого не было. Госпожа бы не позволила. А раньше — было. Да, точно было. Но коли господин невесту в первую брачную ночь берет, то должен ей на хозяйство денег дать не меньше талера.
— Получается, девственность стоит талер! — хмыкнул я.
— Да какая сейчас девственность! — захохотала старуха. — Уже до свадьбы по сеновалам да по кустам лазят. На свадьбу порой идут — у невесты брюхо на нос лезет, в девках в подоле приносят. Куда это годится? Нет, многие, конечно, себя блюдут, — поправилась Курдула. — Но в наше время девство все берегли, поголовно! Подожди-ка, господин Артакс, — забеспокоилась кухарка, переходя на «ты». — А ты не право ли первой ночи хочешь?
— Нет, не хочу, — засмеялся я.
— Вот и правильно, — выдохнула старуха с облегчением. — Иначе никаких талеров не напасешься. Девство — оно что? Тьфу. Сейчас есть, а потом нет. А на талер можно корову купить. Вот, поживете немного, женитесь. Вы, конечно, человек уже не молодой, но не старик еще. По вам видно, что силы девать некуда, на двух молодых хватит.
Под разговор я и не заметил, как мы дошли до усадьбы. В отличие от вчерашнего утра тут суетились люди — ставились леса, а на крыше разбирали черепицу.
— Однако! — только и сказал я.
— Вы уж нас простите, господин Артакс, — повинилась кухарка. — Но как только вы ушли, мы с Томасом подумали и решили — а скажем мы, что новый хозяин обещал хорошо заплатить. Вот народ еще с вечера и набежал. Вы же ругаться не станете?
— Все правильно сделали, молодцы! — похвалил я кухарку и ее мужа.
— Рано еще хвалить — только работу начали. Вы уж деньгами-то направо-налево не бросайтесь. Увидят, какой вы щедрый, цены заломят. У нас народ такой.
— Договорились, — кивнул я. — Я даже могу с тобой советоваться — сколько платить.
Довольная кухарка кивнула, а я засомневался — сумасшедшая она или нет? Если судить по этой беседе — вполне себе здравомыслящая старуха.
Мы обогнули дом и подошли к флигелю. Я уже хотел распрощаться с кухаркой и отправляться к конюшне, как распахнулась дверь и оттуда выскочила девушка. Подбежав к Курдуле, обняла ее.
— Это господин Артакс, — представила меня кухарка.
— Здравствуйте, — поприветствовал я девушку. Подумав, поинтересовался: — Вероятно, фрейлейн Йорген?
— Кэйтрин Йорген, — подтвердила Курдула с легким вздохом.
— Добрый вечер, господин Артакс, — поздоровалась девица, цедя каждое слово сквозь мелкие зубы.
Я смотрел на фрейлейн, она — на меня. Кажется, оба остались недовольны. Передо мной была молодая особа, с тонкими губками и близко посаженными глазками. Плоская грудь под старым заштопанным платьем и вылинявший чепец обаяния не добавляли. Полагаю, фрейлейн тоже узрела не рыцаря в сверкающих доспехах, а немолодого, давно не бритого солдата, одетого в потертый кожаный камзол, видавшие виды серые штаны, пришедшего забрать ее дом.
— Схожу посмотрю, как там конюшня, — зачем-то сообщил я, хотя и не должен
