— Пожалуй, я ошибся на твой счет: ты говоришь как разумный человек. Мы великолепно с тобой сработаемся! — воскликнул он. — Ты принадлежишь к ближайшим соратникам нашего любимого Мефиса?
— К сожалению, нет, — ответил я, — просто верно служу ему.
— Но, значит, ты знаешь кого-то, кто принадлежит к ним? — настаивал он.
Я уже собирался ответить отрицательно, но вспомнил о кольце, подаренном мне Зеркой. Оно было мало для моих пальцев, и я носил его на шейной цепочке. Я молча показал на него.
— Я угадал! — обрадовался он. — Ты знаешь Тоганию Зерку. Ты удачливый парень!
Мне не хотелось говорить с ним о Зерке, но он продолжал:
— Она правильно сделала, что пришла к зани. Большинство ее родственников убили, а такие, когда они переходят к нам, находятся под постоянным подозрением, но только не Тогания Зерка! Говорят, что Мефис ей полностью доверяет и часто советуется с ней даже в вопросах политики. Это она предложила организовать караул зани, чтобы отыскивать предателей и граждан, не приносящих городу никакой пользы. Пьесы о жизни нашего любимого Мефиса — тоже ее идея, как и мысль о том, чтобы жители приветствовали любимого Мефиса, стоя на голове. Она же придумала обращение «Наш любимый Мефис». Замечательная женщина! Мефис ей многим обязан.
Было неприятно слушать его. Мне казалось, что Зерка неискренна в своих похвалах, и я даже сомневался в ее верности Мефису и идеалам зани. Теперь только оставалось поздравить себя, что я не доверился ей, чего она явно добивалась. И все же мне было не по себе; так бывает, когда разочаруешься в друге, которым восхищался.
— Я надеюсь, — обратился ко мне Торко, — что если ты замолвишь за меня словечко, то оно обязательно дойдет до нашего любимого Мефиса. Не так ли, дорогой друг?
— Мне надо узнать тебя получше, — ответил я, — чтобы понять, о чем говорить Тогании.
Это был почти неприкрытый шантаж, но я не чувствовал угрызений совести.
— Ты должен говорить обо мне только хорошее, — убеждал он. — Мы великолепно поладим. А сейчас я отведу тебя в зал, там вершится правосудие, и покажу камеры, в которых наш любимый Мефис держит самых важных узников.
Он провел меня в темный подвал, а затем в большую комнату, где вдоль одной стены тянулась длинная скамья. Позади скамьи стояли в ряд кресла; все они были приподняты фута на два над полом. По стенам комнаты расставлены низкие скамейки, явно предназначенные для зрителей. Все остальное место в зале занимали орудия пыток — самые страшные, какие только могло изобрести извращенное сознание. Казалось, достаточно одного взгляда на них — и человек признается в чем угодно. Всю жизнь я буду стараться забыть эти орудия и те кошмарные сцены, которые мне довелось наблюдать.
Торко сделал широкий приветственный жест.
— Мои любимые игрушки, — объявил он. — Многие из них изобрел я сам. Стоит обвиняемому взглянуть на них — признание получено. Но мы все-таки даем им попробовать…
— Даже после признания? — поинтересовался я.
— Конечно. Ведь если ими не пользоваться, они могут заржаветь, не правда ли?
— Разумеется, — согласился я. — Ты рассуждаешь как государственный человек. Теперь мне ясно, что ты истинный зани.
Он повел меня по темному коридору за залом пыток. Здесь размещались маленькие камеры, тускло освещенные единственным слабым огоньком в центральном коридоре. В каждой камере находилось по одному человеку. Было темно, и я не мог рассмотреть заключенных как следует, поскольку они сидели или лежали далеко от дверей. Многие прятали лицо в ладонях, не замечая нашего присутствия. Один стонал, другой повизгивал, потеряв рассудок.
— Вот тот, — пояснил Торко, — был известным врачом, и ему доверяли все, даже наш любимый Мефис. Но ты никогда не догадаешься, чем же отплатил предатель за оказанное ему доверие.
— Неужели он попытался отравить нашего любимого Мефиса?
— До этого он не додумался. Но ты ужаснешься, когда узнаешь, что он сделал. Он попытался облегчить страдания жителей Амтора, умирающих от неизлечимых болезней. Можешь представить себе такое?
— Нет, — ответил я, — не могу. Есть вещи, недоступные воображению обычного человека, и ты убедил меня в этом.
— Его приговорили к смертной казни, но, когда он сошел с ума, казнь отменили. Мы решили, что он будет страдать больше, если останется жить. И оказались правы!
Он повел меня по другому коридору в комнату в дальнем конце здания. Здесь не было ничего, кроме огромной печи. В помещении стоял отвратительный запах.
— Тут мы сжигаем тела, — объявил Торко и показал на люк-ловушку в полу. — Осторожно, не наступи на него. Он не очень прочный. Пепел мы выбрасываем в залив. Если оступишься, попадешь прямо в воду!
Неделю я провел, обучаясь антигуманизму. Затем Торко уехал, и я остался за начальника тюрьмы. Пока он отсутствовал, я делал все возможное, чтобы облегчить страдания заключенных. Приказал вымыть камеры и разрешил помыться заключенным, сменить одежду и выдать приличную еду. За это время не состоялось ни одного заседания суда и лишь одна казнь, но таков был приказ свыше. Однажды в одиннадцать часов я получил уведомление, что Мефис посетит тюрьму в тринадцать часов, то есть в два часа дня по местному времени. Поскольку мне ни разу не доводилось проводить встречу великого человека и никаких тонкостей подобной церемонии я не знал, мое положение оказалось не самым лучшим. Любая ошибка, даже ничтожная, могла стоить мне головы. К счастью, мой кордочан — бывалый солдат — взялся помочь мне. Ему страстно хотелось проявить все свои знания, и, несмотря на столь короткий срок, я вскоре уже достаточно уверенно принимал участие в развертывающихся событиях. С несколькими воинами в качестве эскорта я ожидал в гавани на тюремном корабле прибытия высокого гостя. Когда появился Мефис со свитой, выстроил своих людей, и мы дружно прорычали «Малту Мефис!», он оказался достаточно любезным и удостоил меня личным приветствием.
— Я слышал о тебе. Раз ты протеже Тогании Зерки, то должен стать достойным зани.
— Есть только один достойный зани! — гаркнул я.
Он решил, что я имею в виду его особу, и это ему польстило. Кордочан выстроил всех оставшихся караульных в комнате, и, когда мы проходили, каждый во всю силу своих легких выкрикивал приветствие Мефису. Я удивился, как мог выслушать все это Мефис, не почувствовав себя ослом, но потом решил, что и сам длинноухий не всегда догадывается, что он осел…
Великий человек захотел побывать в подвале, где содержались особо важные преступники. Он взял только меня и двух своих помощников, один из которых был его фаворитом: изнеженный мужчина, похожий на женщину.
