затуманенном уме мужчина, посматривая краем глаз на учеников Аурэляна, что продолжают сидеть и смотреть на «представление».
Что для него Рейх? Не более чем инструмент мести, ответа за пережитый ужас, а тут предлагают возместить всю боль бесчисленными днями счастья и любви. Но та ли эта любовь? От предложения несёт фальшью, и именно эта власть лишила его возможности любить и расправилась с Анной. Ещё тысячи подобных историй случатся, если патроны останутся в магазине, но и их полёт станет концом самой надежды на счастливое будущее…
- Прошлого не вернёшь, - покачал головой Маритон, его усталый рассудок наводнили воспоминания… он вспомнил о счастливых моментах рядом с Анной, запах её духов и бархат кожи. Он вспомнил о том, как она вывела его из депрессии, как спасла из когтей хандры и забытья… её никто не сможет вернуть.
«Такова же сущность этой власти – фальшивка вместо настоящего. Ложь внутри лжи, фальшь под фальшью. Нет! Это нужно остановить!».
- Маритон, - вкрадчиво обратился Аурэлян, но услышал не тот ответ, который ожидал:
- Во имя живых и в отмщение за мёртвых.
- Что?
- Мне сегодня уже предлагали, предлагали любовь и отказаться от начатого... но я не собираюсь предавать память моих любимых и друзей.
Дуло осветилось ярким светом, ревущие патроны короткой очередью вылетели из стволины, рассекая голограмму в области груди. «Апостол» не успел отреагировать. Первый заряд обратил в кровавые ошмётки вместилище безумного интеллекта, разорвав голову как гнилой арбуз, разметав кость и металл в стороны. Второй патрон уничтожил каменное сердце твари, оставив от него кучу проводков и сгнившей плоти. И третий снаряд заляпал ошмётками серой кожи компьютеры, лишив туловища.
Оружие опустилось… теперь на троне дымящийся шмат мяса и проводов, ничего более. Словно был уничтожен бездушный идол. Управление Информократии вскоре должно было рухнуть, лишиться «божественной» поддержки. Можно только надеется на это, но вопросы войны перестали быть важными для Маритона.
Силуэт девушки пропал, рассеялся как морок. Автомат с лязгом рухнул на медный пол и парень, освободившись от непосильной ноши, пошёл вперёд, в сторону «Крестоносца».
Тело командира лежит неподвижно, а голова освобождена от шлема и лицо необычайно спокойно, проявляя смиренность души перед грядущим забвением. Грудь зияет дырой, из которой идёт пар, ставшей причиной по которой ангел смерти сорвался с небес за очередной душой.
Перед его взором открылось прекрасное вечернее небо, без солнца, но покрытое серебряными звёздами, будто кто-то на тёмно-фиолетовое полотно просыпал яркие отполированные бриллианты. Ночной холодок подступает мягким шагом, лаская кожу порывами эфемерного ветра. На такой высоте они стали бы жгучими и малоприятными, однако усталое и немое тело их воспринимает как успевающее дуновение.
Вся одежда изорвана в клочья, вместе с пришедшим в негодность бронежилетом, который так же с грохотом падает на пол.
- Вот и ты, - шепчет Аурон, перевернувшийся на спину. – Тяжело тебе пришлось… тяжело.
Маритон, несмотря на напористый ветер, местами покалывающий кожу, не ощущает его и стоя на двух ногах устремляет взгляд вниз. Отсюда всё кажется таким маленьким, незначительным. Где-то засверкала вспышка, где-то взрыв, но уставший, лишённый сил ум отказывается это считать значимым. Неожиданно ноги всё же подкашиваются от навалившейся боли и скорби. Имперец падает на холодную медь.
- Мы победили? – вопрошает «Крестоносец». – Он мёртв?
- Да, - устало отвечает Маритон и пытается хотя бы сесть, опершись на костюм; единственное на что хватило сил, так это закинуть голову на металлическое покрытие руки. – Я убил его. Больше нет «апостолов»… мы победили.
- А ведь он предлагал тебе…
- Я знаю, - говорить в голос сил нет, поэтому с губ двух воинов спадает только шёпот. – Знаю… но то ложь, фальшь. Ты прав… прошлое не вернуть. А я… Бог даст, увидимся с ней. Голограммы и фальшивые обещания не дадут желаемого.
Ветер усилился, донося звуки стихающего сражения. Маритон понял, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и война закончится, и он теперь свободен. Долг перед Рейхом закрыт, а возмездие? Только сейчас он осознал, что взял больше, чем требовалось… он был рад утопить в крови целую страну, только чтобы добраться до Легата и «апостолов».
- Аурон, ты слышишь меня? – устало вопрошает Маритон и, не дождавшись ответа, продолжает говорить, машинально шевеля губами. – Сегодня я увидел благородного воина, который искупил все свои грехи, расплатившись своей жизнью ради надежды для миллионов людей.
- Я тоже горд, Маритон, что сражался с тобой бок о бок. Тебе пришлось сделать… кхе-кхе, - сплюнул кровь на губы мужчина. – Тяжёлый выбор. Это достойно уважения… да простит меня Господь… за всё.
Губы Аурона сомкнулись и больше не шевелились. Взгляд серебристых глаз остался таким же светоносным и наполненным внутренней силы, смотря в небо с стремлением к победе и искуплению души, продолжая внушать уверенность и рвение. Могучий боец, прошедший сквозь сотни битв и окунувшийся в Инферно отдал Богу душу, став славным и величественным воспоминанием об уходящей эпохе новых тёмных веков. Лорды кризиса и неофеодалы, нескончаемые битвы и тотальная нищета сквозь которые пробивается слабый луч надежды. Пейзажи разрухи, спорящие с великолепием аристократического лоска, погрязшие в грехах священнослужители и праведные палачи, смиренный шёпот молитв и безумные обряды, властные тираны и разнузданно-либеральные властители, коварные игры политиканов и плач обычных людей, благородные монархи и развращённые парламенты, а посреди всего этого безумия жаркий, но маленький костёр любви, обогревающий тех немногих, кто к нему прильнул – вот чем запомнится всем эпоха уходящих новых тёмных веков. А вместе с ней ушёл и Аурон, как символ безумного наёмника и благородного рыцаря, воплотившего в себе все черты умирающей эпохи.
А Маритон? Мужчина, пройдясь по Дворцу, стал символом бунтаря, который ради справедливости и её торжества готов отказаться от самого дорогого. В этой борьбе он стал олицетворением несгибаемой воли и совести, которая готова противопоставить себя системе. Они во Дворце «Неоспоримой Воли» доказали, что с их волей невозможно спорить, став легендами страшного суда для Информократии.
Глава двадцать четвёртая. Руины падшей системы
Утро следующего дня. Рядом с Флоренцией.
Небо снова затянулось монохромно-серым монолитом из безликих облаков, что не пропускают яркость солнца. Но этот плотный небесный покров не явление промышленности Информократии, которая стремилась к мрачности обстановки, а скорее «скорбь небес» по пролитой крови и количеству павших воинов.
