Так оно и получилось: через два дня всей толпой сидели в поезде – вагон купейный, очень комсоставский, паровоз свистел, молнией летел к Балтике. Вот в чем не переставал совершенствоваться управленческий аппарат генерала Попутного – так это в организации-координации срочных поездок и нужных встреч. Что там книжные и музыкальные сказки – тут всё в два раза быстрее происходит, поскольку четко и мгновенно отрабатывает налаженный аппарат стыка ведомств Наркомата обороны, НКВД и Наркомпути.
На вокзале в Лиепае встречал товарищ Земляков. Помог вылезти с чемоданами, галантно, чисто по-офицерски, поцеловал руки девушкам. Анитка восхитилась, Кира ужаснулась – ладошки у нее, хоть как их отмывай, оставались шоферскими.
Остановились в воинской части. Поскольку освободили Лиепаю совсем недавно[1], везде еще царила основательная разруха и следы подлого немецкого хозяйничанья. Следовало быть поосторожнее. Местный гарнизон оказал содействие, расквартировал и выделил нужный транспорт, людей. На следующий день поехали – две машины с бойцами, отпускники с оружием, Земляков тоже с автоматом и полным запасным диском в подсумке на поджаром пузе. Операция действительно была чисто армейская, только вдвойне суровая.
У городка Гунтинаса встретили представители литовских чекистов. Повел майор Васюк бойцов за околицу, через рощу, и помнилось ему все, до последнего шага.
Тяжелое это дело – останки товарищей поднимать. Тяжелое, но очень нужное. Есть всякие правильные слова и формулировки насчет «война не закончена, пока не захоронен последний солдат» и прочее. Всё очень верно. Но понимающие люди это и так знают. Как знают и то, что война никогда не заканчивается. Иногда она тлеет, незаметно и бездымно, но всегда готова вспыхнуть и растечься горючей смесью. Вот такая она мерзкая сука – Война, тут и курад только руками разведет.
Перезахоронили на Центральном кладбище. Торжественно, с воинским салютом. Были здесь те, кто хорошо знал Линду, кто помнил старшего лейтенанта Василька, кто защищал город с винтовками в руках, приехали зенитчики и моряки с базы. Много собралось народу, вспоминали. Плакали тетя Эльзе и сестры у братской могилы, где лежал и их муж и отец. Многие плакали, вспоминали. Говорили искренние речи у могил. И Земляков сказал – кратко и хорошо, явно у генерала учился.
Но закончился тяжелый день. Утром проснулся Янис от пенья птиц и шороха метлы – гарнизонный наряд занимался уставной уборкой плаца.
— Лежи, старшина, ты в отпуске, – прошептала Кира, не открывая глаз.
— Пых тоже шуршит. Мы с ним договорились танки смотреть.
Хорошее дело – отпуск. Только короткое. Смотрели танки – правда, больше попадались самоходки, но Пых не очень расстроился. В автопарке части воскресили с сыном немецкий мотоцикл – трофейной техники в гарнизоне имелось много, но далеко не вся была на ходу, поскольку толковых техников маловато. Ездили по городу и к морю. Тетя Эльзе и Анитка встречались со знакомыми и родственниками, узнавали, кто жив, а кто уже нет. Было понятно, что совсем уже они москвички, в Лиепаю разве что в отпуск теперь будут приезжать. Но это же не повод дружбу и связь терять, теперь и отсюда в Москву гости приедут, и наоборот.
Было время и поговорить, обсудить будущее, строго между собой, без спешки. Давно уже ушел-Упрыгнул товарищ Земляков. Вот хороший парень Жека, а разговоры про будущее с ним непременно этакие… тяжеловатые. Прямо даже частично угнетают. Но что тут поделаешь, такие уж серьезные предупреждения приходили из диагонального будущего. Без предупреждений куда хуже, это любой опытный боец осознает.
Ездили смотреть на море. Живописно, конечно. Песок, горизонт, корабли вдали. Но купаться не стали. В море ведь не только янтарь, много там всего. Рядом с воинской частью озерцо есть – вот там самое то для купания.
Пых у воды строил крепость, усиленную «дзотттами». Янис обнимал плечи любимой женщины. Кира прошептала:
— В армии останешься? Ты же не строевой, а, Ян?
— Э, пока вроде бы нужен. Потом посмотрим.
— Ладно. Вы, главное, сейчас к нам вернитесь.
Промелькнули дни с теплым мягким солнцем, с поездками за молоком, с отдыхом, без всякой стрельбы и спешки. Все это тоже будет, но позже.
Оставил Янис мотоцикл радостному гарнизонному зампотеху, довезли местные армейцы отпускников до вокзала. Снова шикарный вагон, снова висели Пых, Дайна с Анной на поручне у окна, родную страну запоминали. Страна, в отличие от отпуска, действительно бесконечна.
— Ян, а может, ты все же напрасно домой не заглянул? В смысле, к отцу? – осторожно спросил Серый.
Янис пожал плечами.
Дом был вовсе не там, уже не в Луру. Нечего там больше делать. Свой собственный дом, конечно, еще нужно найти, нужно обустраивать и обживать, и мысли насчет этого имелись разные. Пока Кира с сыном в Тыхау вернутся, директор совхоза заклинал до конца сезона доработать, машину в хорошие и постоянные руки передать. Дальше… С Кирой договорились ничего заранее не намечать, пока боевая служба на востоке не закончится. Самая старшая Стрельцова письма писала, командно настаивала, чтоб в Ступино вернулись. Теща ждала демобилизации в самом скором времени, но «дома место работы у меня уже есть, ждут меня, дел будет много, только ночевать буду приходить, все комнаты в вашем распоряжении». Насчет комнаты и Серега прямо говорил «у нас не уместимся, что ли?». Но состоялся у товарища Выру и разговор с московским начальством – не совсем официальный, вроде бы случайный, но намекающий. Вырисовывалось продолжение службы и повышение образования в Москве, где будет организовано одно интересное учебное заведение… Впрочем, об этом рановато думать.
А о Луру всё уже давно передумалось. Был там Янис, еще в сентябре 44-го был, сразу после освобождения Таллина…
…Прокатил по знакомой улице броневичок БА-64, до поселка Янис из башни особо не высовывался – обстановка в районе была не то чтоб совсем спокойная. Но в Луру было тихо, бои опять обошли поселок стороной, улица почти не изменилась, только стала казаться уже и провинциальнее, да у перекрестка появился столб с какими-то устаревшими воззваниями и строгими немецкими распоряжениями.
— Здесь останови.
Сидевший за рулем Колька тормознул, лихо свернув к воротам.
— Ян, может, мне с тобой сходить? Тут все какое-то повымершее.
— Э, справлюсь как-нибудь, – блудный старший сержант Выру повесил на плечо автомат и пошел к воротам.
А мотоцикл-то жив… на песке перед воротами виднелись свежие отпечатки шин – однозначно «Скотт», его – древнюю тарахтелку – всегда узнаешь.
Подцепили пальцы сержанта сквозь щель калитки выступ знакомого засова, и тут дрогнуло что-то в душе. Когда малый был, иной раз вопил, чтоб открыли, сам с засовом не справлялся. И двор какой знакомый, вон кусок трубы торчит, которую сам отпиливал, заржавела. Э, а боковое окно в мастерской сменили…
— Мартин, Мартин, тут русский лезет! – взвизгнул по-эстонски женский голос.
Янис увидел женщину, пухленькую, довольно молодую – смотрела со страхом и возмущением.
— Я ненадолго, – сказал по-эстонски Янис.
Из дома выглянул отец.
Совсем не изменился старший Выру, разве что нос стал поострее.
— Жив? Служишь? – спускаясь по ступенькам, отец окинул взглядом гостя, оценил форму, награды, оружие.
— Жив. Воюю, – согласился Янис.
Стояли и смотрели друг на друга. И ничего вроде не ворошилось в душе, видел Янис глаза отца. И что в них было? Да ничего в них и не было.
— Женился? – спросил Янис.
— Жить-то нужно, – пожал плечами отец. – Одному нелегко.
Внезапная мачеха попятилась к стене мастерской, кусала край платка, смотрела во все глаза. Кажется, ужаса во взгляде только прибавилось.
— Один, значит? – пробормотал Янис. – А Ихан как? Жив?
