Сколько длилась эта кровавая вакханалия, знать не знаю — ведать не ведаю. Я как заведённый крутился, рубил палашом, даже не особенно заботясь глянуть, попал ли, стал ли мой удар смертельным или нет. А потом, как-то неожиданно, враги кончились. Раз — и нету их. Не надо никого рубить, никто не кидается на тебя с мушкетом, шашкой, штыком. Я замер посреди чудовищного поля, где снега не было видно от трупов, ступить было некуда. Трупы, трупы, трупы. Кругом, во всех направлениях. Людские и конские. В мундирах и шинелях, цвета которых разглядеть невозможно. Сломанное оружие. Барабаны и трубы. Только тут я понял, насколько сильно устал за этот бесконечный день.
И тут вдруг над смертным полем грянуло дружное, слитное, такое же усталое, как все мы «Ура!». «Ура!» кричали кирасиры Военного ордена, вскидывая над головами палаши и шляпы. «Ура!» гремело над шеренгами пехоты. «Ура!» солдаты потрясают мушкетами. «Ура!» надрываю я горло вместе со всеми, размахивая палашом, куда только усталость делась. «Ура!» — и реют над полем знамёна полков и самое большое знамя — Российской империи.
Я опустился на большой барабан и вложил палаш в ножны. На устье их появилась кровь, значит, я не удосужился даже протереть клинок. Такого со мной раньше не бывало никогда. Но сейчас мне было на это попросту наплевать.
Глава 25
Комбриг Кутасов и Емельян Пугачёв
Весть о поражении у Вороньего леса и гибели армии опередила даже возок Кутасова. Она пришла в Москву вместе с запыхавшимися иррегулярами, примчавшимися в Первопрестольную на взмыленных конях. Поэтому приехавшего комбрига встречали мрачные взгляды горожан и молчание Пугачёва. Он принял Кутасова, сидя на древнем троне, помнившим седалище Ивана Грозного и деда его, и прадеда, наверное, тоже. И был «народный царь» воистину грозен и величественен. Он даже не сидел, но восседал, и где только набраться успел такого величия. Ведь казак же простой с Дона, но теперь уже назвать его иначе, как «ваше императорское величество», язык бы не повернулся даже у Кутасова.
Комбриг стоял перед троном московских царей на костылях, выструганных на скорую руку непосредственно перед аудиенцией. Поклониться в таком виде он не мог, чему был только рад.
— Итак, товарищ главком, — мрачно произнёс Пугачёв, — ты потерял армию. Потерпел поражение. А что обещал мне? Победу? Суворова в железной клетке обещал приволочь мне сюда. — Он топнул ногой по ступенькам трона.
— Военная фортуна оказалась на стороне Суворова, — пожал плечами, насколько позволяли костыли, Кутасов. — Мы сделали всё, что смогли, но войска у него куда лучше обучены, про добровольцев я просто молчу, и даже ретраншемент не помог. Но у нас осталась Резервная армия комкора Гвоздя, с Урала со дня на день должны прибыть подкрепления. Провианта, не смотря на зиму, в столице вполне довольно, да и крестьянство окрестных губерний за нас…
— Ты уже говорил мне обратное, главком! — перебил его Пугачёв, треснув кулаком по подлокотнику трона.
— Врагу надо было дать полевое сражение, — ничтоже сумняшеся, принялся откровенно лгать Кутасов, — пусть даже оно закончилось нашим поражением, и поражением сокрушительным, что греха таить. Но теперь у врага не осталось сил, чтобы взять Москву с наскока или же взять в плотное кольцо осады. Мы не застрянем в столице, как поляки в шестьсот двенадцатом, ибо против них была вся земля русская, сейчас же сама земля русская — вся за вас, Пётр Фёдорович. Потому и с провиантом у нас проблем не будет.
— Ну что ж, главком, — выдохнул Пугачёв, — я снова поверю тебе. Но, сам понимаешь, это последний раз. — И добавил тихо, так что Кутасов едва услышал: — Для нас обоих.
Прохромав прочь из тронного зала, Кутасов сел в свой возок и направился к московским цейхгаузам. Непосредственно перед визитом к «народному царю» к нему заходил воентехник Муравьёв, заведовавший ими, и сообщил, что с Урала прибыл большой обоз. Правда, воентехник не успел толком объяснить, что именно было в том обозе. Именно поэтому Кутасов поспешил к цейхгаузам, он не особенно надеялся, что Кондрашов пришлёт ему некое чудо-оружие, однако с его помощью можно было надеяться отстоять Москву.
Резервная армия комкора Гвоздя, она же по совместительству, столичный гарнизон, была приведена в состояние боевой готовности. Круглые сутки дежурили на стенах кремля, последнего рубежа обороны, пластуны с длинными нарезными ружьями. Почти все они остались в Москве, ибо как рассудил перед выступлением Кутасов, от лёгкой пехоты будет больше толку при обороне города, нежели в полевом сражении, ведь они всё же сильно уступают в обученности суворовским егерям. Вместе с ними держать оборону стен должны были три ударных батальона Резервной армии, вооружённые против обыкновенного не мушкетами, а ручными мортирками. Оружие это было хоть и устаревшее, но практически незаменимое при отражении штурмов. Ведь довольно тяжело карабкаться по лестницам на высокие стены Московского кремля, когда на голову тебе сыплются, словно градины, небольшие ядрышки.
У цейхгаузов стоял двойной караул. Красноармейцы помогли Кутасову выбраться из возка, и отдали ему честь. К нему тут же подошёл Муравьёв, так и не поднявшийся в звании выше воентехника первого ранга, что его не особенно расстраивало. Он был профессиональным младшим командиром и в старший комсостав никогда не рвался.
— Ну, что прислал нам Кондрашов? — спросил у него Кутасов.
— Он там, у себя на Урале, сумел-таки сделать взрывчатку, — гордо, как будто сам принимал в этом участие, заявил Муравьёв, — и прислал нам две сотни ящиков в шашках и минах. Ну, и миномёты, само собой, тоже. Так что будет нам, чем встретить Суворова.
— Давайте поглядим на наши миномёты, товарищ воентехник, — кивнул Кутасов, вслед за Муравьёвым заходя в цейхгауз.
Внутри цейхгауза горели несколько керосиновых ламп, висящих под самым потолком, под которыми шла специальная длинная полка. Она почти полностью возможность исключала попадания горящего керосина на порох и взрывчатку. Однако сам факт наличия горящих ламп всегда нервировал Кутасова. Комбриг видел лишь однажды взрыв склада боеприпасов — и зрелище это врезалось в память его на всю жизнь. Ему совершенно не хотелось оказаться в эпицентре подобного взрыва.
— Вот они, — гордым жестом указал Муравьёв на ящики, внутри которых лежали мины. Самые обыкновенные с точки зрения военного двадцатого века — и почти чудо-оружие в веке осьмнадцатом. — Ну и миномёты к ним. Восемнадцать штук миномётов по сотне мин к каждой. Не бог весть что, но при обороне столицы пригодится всё, верно? Расставим миномёты на стенах и башнях Кремля — и поглядим ещё, как запоют тут эксплуататоры.
