что ли, больше денег нет? – она слизнула белую каплю с уголка рта.
– Больше нет, – признался я.
Она очень внимательно оглядела меня – с головы до удобных синих башмаков на шнуровке. Недоверчиво хмыкнула.
Заметила бурые пятна на рубашке. Внимательнее глянула мне в лицо.
На всякий случай отступила.
– Могу тебе на мороженое дать рублей двадцать. А больше – нет, извини.
– Спасибо, – сказал я. – Не надо.
Повернулся и пошел, стараясь двигаться в ногу с человеческим потоком. Девчонка обидела меня, может быть, сама того не желая. Наследника семьи Надир принять за попрошайку! И все, что я мог сделать в ответ, – уйти с независимо-гордым видом…
Слева потянулись магазины. Я присвистнул, вмиг забыв обиду: вот это были витрины! Огромные фигуры в человеческий рост, наряженные по местной моде, чередовались со стеллажами, где на атласе лежали часы, очки, ремни, неведомые мне приспособления со множеством стеклышек и блестящих частей. Я шел, как провинциал, разинув рот, а когда дошел до ювелирного магазина – остановился.
Сколько блестящих перстней! Сколько кулонов и подвесок! Мой магазин, считавшийся в городе достопримечательностью, показался мне в этот момент тусклым и бедным. А вот если на такой перстенек надеть заклинание, допустим, легкого удивления… Приходит дама, к примеру, в общество, потрет камень – и всякий, кто увидит его блеск, удивляется. Они ходят вокруг и дивятся ее красоте, наряду, уму – и понятия не имеют, что все дело в маленьком дымчатом камушке…
Я понял, что стою перед витриной, почти уткнувшись носом в стекло. Все-таки как приятно думать о любимой работе. Но я бы здесь, в этом новом мире, нанес на перстень заклинание легкого удивления – оно выросло бы до неприличия, в даму стали бы тыкать пальцем, обалдело таращить глаза, вести себя как толпа крайне изумленных баранов, и вряд ли владелице перстня такое понравилось бы…
Я потянул на себя стеклянную дверь с длинной ручкой и вошел в магазин. Наметанным глазом определил: торговля не очень-то бойкая. Но молодого человека за стойкой безлюдье не печалило – он стоял, полируя ногти, и на меня бросил ответный взгляд, тоже наметанный. Не покупатель, читалось в этом взгляде.
– Добрый день, – сказал я, широко улыбаясь. – Так вышло, что у меня есть опыт работы… в магазине. Возьмете меня за еду – хотя бы народ зазывать?
Он оторвался от своего занятия и бросил на меня второй взгляд.
Потом быстро посмотрел на двери. Потом нажал кнопку под прилавком.
Моментально возник громила в черной куртке, похожий на Гену и Богдана одновременно.
– Проводи, – сказал мужчина за стойкой.
Я выскочил на улицу раньше, чем охранник успел до меня дотянуться. Снова влился в толпу – спрятался.
…Можно ли нарисовать такой портал, чтобы выйти из него на порог моего дома? Где на крыше сидит старый механический петух, где на лужайке похоронены предки, где смотрит с портрета моя прабабка – мертвая ведьма Лейла?
Я замедлил шаг. «Для начертания портала пути, – говорил учитель, – вам потребуются семь главных характеристик и тринадцать уточняющих. Неотъемлемая характеристика портала пути – непрерывность пространства. Портал, использующий неявные свойства пространства и времени, называется порталом прыжка, изучать его будут лучшие из вас в конце последнего семестра, чтобы получить итоговую оценку „сердце“. Тем шалопаям, которым достаточно „креста“, никогда не попять устройства и начертания портала прыжка…»
А черный-то покупатель имел в школе «сердце», подумал я грустно. Либо Герда, носовая фигура его корабля, знает толк в порталах, ведущих из одного мира в другой. Но объясните мне кто-нибудь, как мне теперь вернуться домой?!
Домой. Где меня сразу казнят, как злоумышленного волшебника.
Я остановился. В этот момент, затерявшись в толпе на улице огромного, чужого, чуждого мне города, я понял окончательно: та жизнь закончена. Леон Надир умер на плахе.
Здравствуй, новорожденный Леон Надир. И чем ты думаешь заняться?
Наталья Лескова
Без цели, без надежды
Сан-Себастьен. Небо и земля
Утро пахло полынью. А еще бензином и крепким кофе.
– И сколько тебе лет?
– Мне уже есть восемнадцать, если ты об этом!
– Ха. Не очень-то похоже.
– Подумаешь! А тебе что за дело?
– Ха. Я тебя подвезу, а твои родители меня потом в киднеппинге обвинят.
– У меня нет родителей…
– Ха. В твоем возрасте ни у кого нет родителей.
– У меня правда их нет.
– Ха.
Парень почесал заросли кустистой бороденки, отхлебнул из бумажного стакана двойной эспрессо. У него были странные глаза – смотрит вроде на меня, а вроде и в другую вселенную.
– Ты местный?
– Вот еще! Если бы я родился в этой дыре, то давно бы с горя повесился. Я здесь только пятый день торчу, а уже вою!
– А едешь куда?
– В никуда.
– Ну да, конечно… В твоем возрасте все едут в этом направлении.
– Подумаешь! Будто бы ты не туда же!
– Нет. Я оттуда уже возвращаюсь.
– Тебе есть куда возвращаться?
Он задумался, допил кофе, растрепал и без того растрепанные длинные патлы. Сказал отрешенно:
– А пожалуй, что и некуда.
За окном прогудел грузовик, въезжающий на заправочную станцию. Вот и дальнобойщик. Может, к нему пристроиться? Ну уж нет. Скучные они – дальнобойщики. Совсем серые. Начнут мораль читать: «Где родители? Почему не в школе? Что за вид?»… А кончится все тирадой на тему «А я в твои годы»… Если и ехать из никуда в никуда, то хоть с кем-то понимающим.
– Ну так что, ты едешь? – парень резко поднялся из-за стола.
– Конечно, еду!
– Как тебя хоть зовут, попутчик?
– Том Лоу. А тебя?
– Небо.
– Ну и имечко! Неужели настоящее?
– Теперь – да.
Его машина была похожа на него самого – старая, помятая, но не без оригинальности. Особенно меня порадовала наклейка на крышке бензобака – рожица младенца с детского питания и надпись «Когда ешь, не чавкай».
– Эй, Том. Говоришь, ты тут пять дней? Значит, знаешь, где почта?
– Конечно. В центре города, прямо напротив ратуши, между аптекой и полицейским участком. Это чуть дальше по шоссе. Здесь не заблудишься: улиц тут столько же, как извилин в голове у местных. То есть одна, прямая, и ведет точно к выходу.
– Мне кажется или это цитата? – Небо перекинул потрепанный рюкзак с переднего сиденья назад. Я отправил туда же свой вещмешок.
– Что поделать… Когда нет своих мыслей, а сказать хочется, приходится цитировать, – я мрачно вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой.
– А ты злой для своих восемнадцати… Кстати, глупая цитата хуже, чем отсутствие мыслей. Докуривай,
