— Оставьте нас одних! — неожиданно глухо произнес Петров, не оборачиваясь и не разрывая со мной зрительного контакта. Мне показалось, что его карие глаза медленно изменяли цвет радужки, постепенно выцветая.
— Но эт… — заикнулся, было, генерал–лейтенант, но Петров не дал ему высказаться, грубо оборвав на полуслове:
— Дело государственной важности, товарищ генерал–лейтенант! Особо секретно! У вас нет надлежащего допуска, Никифор Васильевич!
— Понял, товарищ оснаб, — Медведев досадливо «крякнул» и не стал спорить со своим неприметным спутником, а, развернувшись, вышел в коридор каземата. — Пойдем, майор, перекусим — похоже, что это надолго…
— Так точно, товарищ генерал–лейтенант! — Засядько выскользнул из камеры вслед за командующим и закрыл за собой толстую дверь.
Больше никаких звуков из коридора не доносилось. Петров, наконец, отвел взгляд и, сняв фуражку, пригладил рукой вспотевшие волосы. После чего уселся на лавку и тихо поинтересовался:
— Почему летнаб?
— Я был знаком с вами… вернее с вашим двойником из моего мира… Он так же, как и вы, всегда был одет во френч без знаков различия и наград… И всегда представлялся как летнаб — летчик–наблюдатель… Но настоящее его имя, звание и должность в РККА мне до сих пор неизвестна. Как к вам обращаться здесь, товарищ Петров?
— Оснаб, — сообщил Петр Петрович. — Осененный–наблюдатель.
— То есть маг–колдун? — Я против воли усмехнулся. Ну, никак не могу привыкнуть к этой чертовой магии.
— Точнее — окудник, — поправил меня оснаб, — или «Осененный Божественной Благодатью». Но это все старорежимные понятия. Если пользоваться принятыми в Советском Союзе разнарядками — Силовик–Менталист и Психокинетик, а на упрощенном языке рабочей черни и подлого люда — пролетариев и крестьян — Мозголом.
— Не могу я с этой хренью свыкнуться, — честно признался я. — С магией. Такое ощущение, что в дурку попал. Вот и рубашку смирительную надели — ни рукой, ни ногой шевельнуть. Скажи честно, Петр Петрович, я не брежу? Может, это я в аду и это черти надо мной так издеваются за все мои прегрешения? И тебя вот подослали?
— Я отвечу на все твои вопросы, — немного подумав, заявил оснаб, — но только после того, как ты добровольно откроешь мне свой разум.
— А чего, сам не можешь мне в башку залезть? — ехидно поинтересовался я.
— Мне это кажется странным, но… Я действительно не могу «прочитать» тебя, — не стал юлить Петров. — Я могу попробовать проломиться за ту призрачную бетонную стену, которую ты воздвиг, но это может плохо закончиться и для тебя и для меня. Сопротивляться моему воздействию может лишь небольшой круг избранных… И все они занимают очень высокое положение в руководстве страны. Похоже, что ты тоже из их числа. Но то, что я успел «подсмотреть», пока ты не закрылся, убедило меня в том, что ты — настоящий Резников. Старый, дряхлый, почти мертвец, но все же — Резников!
— Еще бы не старый! — притворно возмутился я. — Доживи до ста двух лет, и я тогда на тебя посмотрю! Я умер в две тысячи двадцать втором году! И в моем мире магия была только в детских сказках, да в кино!
— Я уже догадался, что ты не из нашего мира, — произнес оснаб. — Значит, наш мир не единственный…
— Вам что–нибудь известно об этом? — Подался я вперед, уткнувшись лбом в прутья клетки. — Ну, о параллельных мирах?
— Нет, — не обрадовал меня Петров. — Насколько я знаю, никто в СССР таких разработок не ведет. Но, сдается мне, что вскоре это положение изменится…
— Кстати, — опомнился я, — а что произошло с моим молодым двойником? Ведь если ты меня узнал, значит, он существует и здесь?
— Я сейчас, как раз, и занимаюсь выяснением обстоятельств его исчезновения, — ответил Петр Петрович. — Большего сказать не могу. Только после сканирования твоих воспоминаний, если, конечно, ты согласишься на сотрудничество.
— Что–то такое я и предполагал. — Я согласно кивнул. — Если существует инструмент, позволяющий заглянуть прямо в голову… И исключить возможность всяческого подвоха… Жаль, что в моем мире так не умели — скольких бы лишних проблем удалось избежать! А ты, товарищ летнаб… оснаб, — поправился я, — уверен, что я не сумею тебя обмануть?
— На моей практике не было ни одного случая… Понимаешь… — Он немного помялся, не зная, как ко мне обращаться. — Илья Данилович…
— Слушай, Петр Петрович, зови меня просто — старик или дед, — предложил я. — Думаю, это нормально при моем–то возрасте. Пусть это будет типа такой «позывной» — Старик.
— Договорились, — согласился оснаб, — Старик, так Старик. Видишь ли, в чем дело, Старик, при полном сканировании мозга, я, на время, как бы стану тобой. Твои мысли, чувства, даже самые потаенные желания…
— Да какие, нахрен, желания у столетнего старика? — перебил я его. — Не смешите мои тапки, товарищ оснаб — они и так смешные! — И я рассмеялся хриплым лающим смехом. Хоть и подлечил мне старлей больное горло, но какой–то комок в нем до сих пор стоит. Эх, где мои семнадцать лет?
— Так ты согласен? — Старясь «держать марку», переспросил Петр Петрович. Но я‑то прекрасно видел даже сквозь его «каменную маску» на лице, что он прямо ссыт кипятком от моего согласия. Уж я‑то успел изучить реакцию его двойника из своего мира.
— Давай, уже, товарищ оснаб! — С таким же деланным безразличием согласился я, хотя внутренне меня и подтряхивало, но совсем немного. Хотя, а чего мне бояться? Даже если коньки откину — туда мне и дорога! Думаете, я за жизнь цепляться стану? А поживите лет двадцать немощным и даром никому не нужным старым пердуном, и я на вас посмотрю: останутся ли у вас еще какие–нибудь желания, кроме, как лечь и спокойно издохнуть? То–то же! — Действуй! — произнес я вслух. — А то задолбало уже, сидеть здесь, как какому–то уродцу в клетке!
— Не волнуйся, Старик, ничего плохого с тобой не случится, — пообещал Петр Петрович, потирая ладони. — Опыт у меня в Менталистике большой, еще со времен царя батюшки…
— А мне вот что интересно, товарищ оснаб, — решил спросить я, пока еще, так сказать, при памяти, — в лагерях тоже побывать довелось? Как и вашему двойнику?
— Значит, и у вас революционная власть по тому же пути прошла? — вопросом на вопрос ответил Петров.
— Значит, пришлось–таки по делянам с топором походить? — Сделал я соответствующие выводы.
— Ну, не с топором, и не по делянам, — хмыкнул оснаб, — но баланды лагерной похлебать пришлось вволю.
— А слинять за бугор в двадцатом? Да с тем же Деникиным? Ведь вы, товарищ оснаб, если не ошибаюсь, и события этого мира как–то образом взаимно повторяют мою реальностью, входили в состав его контрразведки? — Я неожиданно для себя вновь перешел на «вы» со старым командиром и впоследствии — очень близким другом.
— Ну, если вы так хорошо знаете моего двойника, я думаю, ответ вам заранее известен, — холодно отбрил меня Петров. — Если коротко: я — русский! И я, не побоюсь этого слова — патриот!
— Да, командир, ты точно такой же! — довольно заключил я.
— Позвольте теперь и мне поинтересоваться такой осведомленности о моей личной жизни…
— После войны я служил под твоим командованием, товарищ летнаб. Сначала в МГБ СССР, потом в КГБ СССР… Я был последним, командир, с кем ты общался перед смертью… — Из моего глаза, побитого катарактой, выкатилась одинокая слезинка и пугливо спряталась в глубоких морщинах. Не должен настоящий мужик раскисать, но, сука, мой голос предательски дрогнул. — И я был первым, кто бросил ком земли на крышку твоего гроба…
[1]В дореволюционной Российской Империи альтернативного мира ранги «Осененных» было принято делить на ступени Дара согласно «Ангельской Иерархии» в следующем (нисходящем) порядке:
Первая степень (Высшая): Серафимы, Херувимы, Престолы.
Вторая степень (Средняя): Господства, Силы, Власти.
Третья степень (Начальная): Начала, Архангелы, Ангелы
Глава 7
Петров недолго «переваривал» мои откровения:
