в бока, осмотрел его с головы до ног.
— И чем бы нам с тобой заняться?
— Всем, что пожелаете, — ответил он.
— Хм-м…
Пристальный взгляд мальчика упал на два черных меча.
— Научи меня владеть мечом. Я хочу уметь сражаться.
И еще добавил:
— Я хочу научиться убивать.
Холодные липкие тонкие белые пальцы вжались в край простыни. Ногти вонзились в ткань и врезались в кушетку. Золотистые волосы волнами стекали вниз. Испарина пота пронзалась сквозь кожу на лице, шее и груди.
Раздался болезненный крик.
Еще немного. Почти получилось.
— Ты сможешь.
Крик.
— Ты справишься.
Крик.
— Ты молодец.
Крик.
— Силиста…
Крик.
Ее бледные губы разомкнулись. Между ними натянулась тонкая блестящая ниточка слюны. В горле запрыгал комок.
И потом… появилась кровь.
— Силиста!
Раздался Алый Вопль.
Красный поток, вырвавшийся из ее тела, ударил в потолок. Багровый фонтан окропил белый кабинет. Тело стремительно истощалось. Вся жизнь уходила из него.
Он взял ребенка на руки.
Младенец с потемневшей кожей.
Не дышит.
Не живет.
— Нет…
Он смотрит в пустые глаза. Он плачет. Кричит. И ничего не может сделать больше.
Они умирают у него на глазах. Вдвоем. Сначала он. Потом она.
Весь в крови, они держит на руках мертвого ребенка, не в силах даже посмотреть на женщину, чье тело залито кровью, обрушившейся на нее с потолка.
— Натаниэль…
И снова крик. Его крик.
Крик, полный боли и всепоглощающего ужаса и отчаяния.
Весь в поту он садится в кровати.
Скальд боится моргнуть — каждый раз он видит их: Силисту и младенца.
— Натаниэль… нет…
А потом он вспоминает его повзрослевшее лицо. Семилетний мальчик, стоящий у лифта на пороге Глубин Пепла. Белая рубашечка и черные шортики.
Он дышит водой без крапивной рубашки.
Серо-голубые глаза. Черные волосы. Лицо… Скальд узнает в нем себя. Ошибки быть не может.
— Нат… как ты выжил?
Скальд ясно помнит день похорон. Помнит маленький гробик с маленьким трупиком. И противный ясный солнечный день — как любой день в Перламутр-Бич.
Его начали одолевать сомнения.
«А вдруг это обман? Просто трюк. Иллюзия. Фокус. Ложь Мелисенты. Она же может подстроить все это. Она может одурачить меня. Это мог быть спектакль. Просто шоу. Цирк. Фарс. И никакого Ната нет. Он мертв… он лежит в гробу! Под землей…».
Скальд свешивает ноги вниз с кровати. Смотрит в окно — ночь. Снег. Скальд открывает прикроватный комод и достает оттуда виски. Пьет. По горло течет жар.
Еще глоток.
Еще.
Еще. Еще. Еще.
«Хватит».
Он встает на ноги. Разум проясняется. Кошмарный сон. Воспоминания. Все уходит прочь, все забывается. Все растворяется в приятном жаре, струящемся по телу.
Скальда одолевают страшные мысли. Идея. Преступная. Кошмарная. Идея, которую никто не одобрит, если узнает. А потому никто не должен узнать.
Он одевается и идет вниз. В кладовой у него есть все необходимые инструменты. Главное — не разбудить Матео, Беатрис или Элен. Если его увидят — дело плохо.
Тепло одевшись, Скальд отыскал лопату в кладовой. Взял ключи, меч. И осторожно вышел за дверь.
Элен проснулась от хлопающего звука.
Ее глаза открылись ровно с тот момент, когда этот звук раздался.
— Скальд?
Ее настигло дурное предчувствие. Она быстро поднялась с постели. Вышла из комнаты в коридор и обнаружила открытую дверь, ведущую в спальню Скальда.
Вошла.
— Скальд?
Пусто.
Выглянула в коридор — никого.
Элен подбежала к окну. Отчего? Что ее заставило это сделать? Предчувствие? Интуиция?
Оказавшись перед стеклом, она увидела во тьме ночной под снежной пеленой фигуру с лопатой, бредущей куда-то шаткой походкой с золотым сияющим мечом в другой руке.
— Скальд!
Быстро одевшись и не разбудив Матео и Беатрис, Элен выбежала с мечом-семиотиком из клиники и побежала за тенью Скальда.
Никогда еще в Перламутр-Бич не было так темно ночью. Тьма накрыла город. Она проникала в каждую щель, в каждый квартал, заливала каждую улицу. Фонари не горели. И лишь белый пушистый снегопад привносил в эту тьму немного света.
Город, погрузившийся во мрак, кишел врагами. Рыбоеды. Их дыхания раздавалось из дальних переулков, которые Скальд обходил стороной. Ему не нужны неприятности.
Город не спал. Жители слишком напуганы, чтобы оставаться в своих постелях и засыпать, закрывая глаза. Скальд это чувствовал. Во многих домах горел свет. Люди боялись ночи. И боялись дня. Круглые сутки стали для них водоворотом ужаса и страха.
Рыбоеды не спят. Они ищут пищу. Они всегда голодны. Всегда злы на мир.
И всегда следуют воле своего повелителя.
Скальду оставалось лишь надеяться на то, что Призраки не видят его. Что они не узнают, куда он бредет в ночи. Что они не найдут его и не помешают.
Время битвы еще наступит, но не сейчас.
Сейчас он хотел узнать правду о сыне.
Хождение по городу не было бесцельным. Скальд пришел на городское кладбище. Шастаясь среди могил, он искал тот самый надгробный камень с надписью «Натаниэль Серпентес».
Скальд продвигался дальше и дальше, читая бесконечные имена на камнях. Ему на глаза даже попалась надпись: «Миса Филиндерс». Ее останки — все, что осталось от любви Энтони, — лежат здесь, под землей.
Скальд пробирался глубже, вспоминая нужный путь по тропинке. И нашел то, что искал.
Могилы Силисты и Ната стояли рядом друг с другом. Он похоронил их вместе.
Скальд упал перед надгробными плитами на колени. Он опустил лопату и меч на заснеженную холодную землю. Его рука интуитивно потянулась к надгробию Силисты.
Кончики пальцев коснулись холодного гранита.
— Силиста… милая моя… привет, любимая. Прости, что делаю это. Прости, что не могу сопротивляться собственным кошмарам. Прости, что не могу подавить в себе безумные желания. Я знаю, что это безумие. Знаю, что так нельзя. Но сейчас я не могу иначе, милая. Я должен знать. Я хочу быть уверен в том, что прав. Или выявить обман, который сводит меня с ума. Силиста, я все помню. Я помню, что видел своими глазами. Я помню, как это случилось. Алый Вопль убил тебя. А я держал нашего сыночка на руках. Он не дышал и не шевелился. Очень долго. Он не подавал признаков жизни. Но совсем недавно… я увидел его. Спустя семь лет. Я знаю, что это полнейший бред. И я должен все проверить. Прости, любимая. Прости меня. Я не хотел вас тревожить… правда, не хотел… только почувствуй, с какой болью в сердце мне это дается. Во мне… такая жуткая борьба. И я должен принять решение во
