Тогда я подумал, что так и сделаю. Предложение генерала было паскудством и самоубийственной глупостью. Сражаться — дело военных. Я своё отвоевал, на мою молодость всякое пришлось.
— Кто готов взять в руки оружие? — спросил генерал. И поднял из кузова древний «калашников» с деревянным прикладом. Меня чуть слеза от ностальгии не пробила. Генерал выглядел сейчас точь-в-точь как лидер повстанцев где-нибудь в африканской глубинке в конце двадцатого века. Пыльный, чёрный, автомат в поднятой руке…
— Вы музей ограбили или антиквара? — весело выкрикнула Вероника и захохотала.
Её смех подхватили. Никто не тронулся с места. Генерал стоял, смотрел на нас, и его рука с поднятым к небу старым советским автоматом медленно опускалась.
Тогда девочка и проковыляла к грузовику. У неё на правой ноге была лангета, а две тонкие косички смешно торчали в разные стороны. Я подумал, что она похожа на Пеппи Длинныйчулок из старой книжки.
— Дайте мне! — крикнула она.
— Дети эвакуируются, — сказал генерал. — Зачем ты сюда пришла? Детям — к грузовикам!
— Мне уже есть шестнадцать, — возразила девочка. — И я не дойду.
Генерал молчал, и мы все примолкли. Я попытался убедить себя, что девочка — внучка или дочка генерала. Что всё это отрепетировано. Обычная гнусная манипуляция…
— Я прикажу, тебя посадят в кузов, — сказал генерал.
Но девочка продолжала стоять, протягивая руку. Ей было тяжело, и другой рукой она взялась за кузов.
И тогда генерал чуть наклонился и спросил:
— Зачем, а? Ты не доживёшь до завтра.
— Чтобы для кого-то было завтра, — ответила девочка.
Генерал снова посмотрел на нас. Устало и беззлобно. Он был немолодой, измотанный, чёрно-серый, потный и уже смирившийся со смертью. У него даже укора во взгляде не возникло.
— Держи, — сказал он и протянул ей автомат. — Это очень простое и надёжное оружие, я объясню…
А дальше я просто не помню, как всё получилось. У стариков так бывает. Просто я оказался рядом и осторожно забрал автомат из рук девочки. Сказал:
— Девочка, тебе ещё влюбиться и вырасти надо. Оставь это нам.
К чёрту. Сто процентов, что это постановка и манипуляция. Но вся жизнь из этого и состоит.
— Это «калашников», старый русский автомат, — начал было генерал.
— Не надо объяснять, генерал, — сказал я. — Я стрелял из такого.
Я даже не стал добавлять «по вашим». Думаю, он и так понял.
— Только девочку посадите в грузовик. Пожалуйста, — попросил я.
Генерал кивнул.
Девочка ударила меня кулачком, когда крепкий солдат (кажется, китаец) потащил её к последним грузовикам, уходящим к Пунди. Потом попыталась поколотить морпеха. И ещё долго ругалась. Я смотрел ей вслед и улыбался — у неё будет завтра.
— Эй, козёл, дай мне такой же! — потребовала Вероника у генерала. И подмигнула мне.
— Автомат был один, — сказал генерал. Порылся в горе старого хлама под ногами. Вначале взял здоровенное помповое ружье, потом посмотрел на Веронику внимательнее и протянул ей небольшой пистолет.
— О, мой любимый диаметр! — поглаживая ствол, воскликнула та. — И, главное, твёрдый!
Я же говорил, что она всегда была озабоченной стервой с дурацкими шутками на тему секса?
— Не диаметр, а калибр, — поправил я.
Вероника глянула на меня с интересом. Пообещала:
— Обязательно обсудим.
И тут же уронила пистолет. Пальцы у неё были такие артритные, что едва держали оружие.
Третьим был, как ни странно, Алекс. Четвёртым Тянь.
Нас набралось двадцать шесть стариков и старух. Ещё несколько человек колебались, но оружие кончилось, и они пошли с остальными клиентами врачей-гериатров. Ушла почти сотня стариков, почти половина выжила. Насколько я знаю, они потом очень жалели, что ушли.
Нам оставили патроны, ещё несколько ружей, из которых генерал посоветовал «стрелять под конец, скорее всего, разорвёт ствол». А также ящик шампанского, припрятанный в генеральской машине, бокалы, несколько коробок сухих галет и золотую банку иранской белой икры — от белуг-альбиносов.
Я решил, что это прекрасный ужин для приговорённых к смерти.
Генерал и все армейские из множества уже несуществующих армий ушли к ущелью. Мы знали, что враг не заморачивается хитрыми манёврами и пойдёт напролом. Поэтому уселись вокруг костра, который развели из всякого мусора, неизбежно возникающего на месте привала, и стали пировать.
Шампанского нам досталось по бокалу, но много ли надо в нашем возрасте, с голодухи и усталости?
Мы хохотали, шутили, рассказывали анекдоты.
Потом кто-то предположил, что враг мог и бросить преследование. Все замолчали, потому что сказанное было глупостью и слабостью.
Минут через десять я заметил, что несколько человек, ушедших от костра, не возвращаются. Еще через полчаса две старухи, пошептавшись, встали и сообщили, что уйдут догонять машины. Их попросили оставить оружие, но та, что побойчее, угрожающе взвела курки.
В общем, через час нас осталось семнадцать.
Я сидел у догорающего костра, смотрел на яркие чужие звезды и думал о том, как же тяжело будет подняться. Правое колено последнее время вело себя совершенно по-скотски.
Потом из ущелья донёсся выстрел. Один. Потом громыхнуло орудие танка. Снова наступила тишина.
— Разведку засекли, — меланхолично сказал Тянь. — Первая волна пойдёт через полчаса.
Я не знал тогда, что он всю жизнь проработал в оружейной промышленности и в делах военных кое-что понимал. По крайней мере, внимательно анализировал предыдущие атаки. Подумал просто, что он умный.
— Ну что ж, значит, недолго, — рассудил Алекс. — Схожу отолью…
— Сбежит, — пробормотала Вероника.
Но он вернулся.
А ещё через десять минут появился Слаживающий.
Вначале возникло свечение — тёплое, мягкое, будто открылось окно в темноте. Потом из этого свечения вышла девушка. Красивая, молодая, с милым добрым лицом. Я даже дыхание затаил, глядя на неё.
При этом я совершенно отчётливо понимал, что существо выглядит совсем иначе. Что оно даже не похоже на человека. Что к нему неприменимо понятие пола, возраста, красоты. Но это не играло никакой роли — это была самая чудесная юная девушка, которую я когда-либо видел.
Я подумал, что ради этого стоило жить.
— Вы же знаете, что скоро умрёте, — сказал Слаживающий. Не спросил, а сообщил.
— Кто ты, красавчик? — спросила Вероника с любопытством. И я понял, что все мы видим существо по-разному, а Веронике, несмотря на прозвучавшие шуточки, нравятся мужчины.
— Я — Слаживающая, — сказала девушка.
Мы знали, кто такие Слаживающие. Примерно. Как и все остальные.
Мы и сейчас знаем о них примерно столько же.
— Помоги нам, — попросил Алекс. И пошурудил ботинком в костре, чтобы свет стал ярче. — Ну или не нам, воякам! В том ущелье.
— Не могу, — сказала Слаживающая. В её словах слышалась грусть, которой там не было. — Это Слаживание.
Как-то сразу всё стало понятно.
— Жалко, — вздохнула Вероника. И с вызовом добавила: — Ну и чего тогда пришёл? Понаблюдать?
— Для этого не нужно быть здесь, — сообщила Слаживающая. — Я хочу предложить вам любопытный эксперимент.
— Опасный? — поинтересовался Фридрих.
— Вероятность погибнуть в процессе эксперимента — около пятнадцати процентов.
— Мы можем отказаться? — спросил я. Просто чтобы вступить в разговор.
— Конечно. Вначале то, что я скажу, покажется вам удивительным даром. Потом проклятьем.
— А в конце? — спросил Алекс.
— Не знаю. Поэтому и пришла. Иначе эксперимент не имел бы смысла.
— Тогда озвучь, — попросила Мишель. У неё последней оставалось немного шампанского, она допила и бросила бокал в огонь. Мишель всегда любила театральные жесты, да и немудрено, она была довольно известной актрисой.
Слаживающая озвучила.
И мы замолчали.
Потом Вероника сказала:
— Да какого чёрта? Конечно же, я согласна! Только одно…
Слаживающая улыбнулась.
