— В конце вам придётся убить меня, — сказал Контроль. — Только я буду владеть всей полнотой информации и её не должны прочесть.
— Это сложно? — спросил я.
— Нет. Видите ли, я существую в структурированной воде. Сто двадцать один цилиндр, объемом около тонны каждый.
— Странное число.
— Обычное, у нас семеричная система счисления. Вы должны будете разбить все цилиндры.
Я почесал кончик носа.
— Надо, чтобы я вас возненавидел.
— Сделаем, — кивнул Контроль. — Вас не удивляет, что я готов пожертвовать собой?
Я лишь покачал головой.
— В итоге вы должны будете вернуться на Землю, — сообщил Контроль. — Поверьте, это и обеспечит вашу месть.
— Ну ничего себе, — сказал я. — Я смогу умереть дома!
— Не уверен насчёт смерти, — ответил Контроль. — На Земле вы, скорее всего, впадёте в реверсивное состояние внутреннего времени. До тех пор, пока будет существовать хоть один ваш потомок — вы станете балансировать возле точки нынешнего возраста.
— А где подвох?
Контроль улыбнулся.
— О, когда-нибудь вы пожалеете о том, что сделали. Почти наверняка.
— Я готов рискнуть, — сказал я.
И мы с Контролем пожали друг другу руки…
Я потёр висок. Кивнул. Прошептал:
— Спасибо, Контроль.
И пошёл впер ед.
Сейчас на Земле, явно, мир. Но наверняка в меру паранойяльный. С документами, прописками, местным аналогом «контроля». Со шпиономанией. С подозрением к чужакам. Тут бы и одной войны хватило, а Земля еще и визит инопланетян пережила.
Никиту Самойлова во мне не заподозрят, конечно. Тот сгинул десять лет назад, даже если базы данных хранятся, то они вряд ли актуальны и проверяются в каждом случае.
А вот его родственником я могу оказаться. К примеру, сыном? Ну да. А почему бы и нет. С базами данных придётся чуть поработать, но я многому научился за полвека. Был в плену. Или в дебрях лесных выживал. В скиту среди монахов. В берлоге у медведей. Я придумаю.
Ещё меня нельзя убить. По-прежнему.
Это очень удобно, поверьте. Я знаю.
Эпилог
Женщина была пожилой, хорошо так за пятьдесят. Один глаз у неё был слеп и затянут белой поволокой, да и на щеке заметны были следы старого ожога.
И встретила она меня с подозрением. Долго смотрела в глаза, потом долго изучала документы — новенькие, хрустящие. Очень ответственный директор интерната для детей войны.
— У вас была бурная молодость, — сказала женщина сухо. — Но вы при этом выглядите… очень хорошо.
— Не все шрамы на коже, — ответил я. Подумал и приподнял футболку. — У меня только один.
— Нож?
— Нож.
Женщина смягчилась. Пробормотала:
— Взгляд у вас как у старика… Я понимаю, да. Не все шрамы видны… Как правило, мы не передаём детей на воспитание одиноким мужчинам.
— Понимаю, — кивнул я.
— Но судя по всему… это, действительно, ваша сестра…
Она снова задумчиво посмотрела на бумаги.
— Честно говоря, вы и похожи. Будь чуть старше, приняла бы за отца!
— Никиту Самойлова забрали чужие, — сказал я с болью в голосе.
— Гнев и мщение, — положив ладонь на сердце произнесла женщина.
— Мщение и гнев, — повторил я её жест.
Общества, пережившие катаклизмы, всегда склонны к ритуалам. Я кашлянул и добавил:
— Беспомощного одинокого старика, ветерана войны… забрали на смерть в чужие миры… Я только неделю назад узнал, что у отца был посмертный ребенок.
— Хорошие гены, — тоном заводчицы произнесла женщина. И сама смутилась своих слов. — Да, отыскать сестру — большая удача. Поговорите с девочкой. Если наладите контакт, то сможете приходить каждый день. Через пару недель разрешим с ней гулять по городу. Через полгода… что ж, сможете подать заявление на опеку.
— Спасибо, — сказал я.
— Обычно посмертных детей оставляют в своих семьях матери, — неожиданно произнесла женщина и плотно сжала губы. — Или забирают на воспитание, за это ведь льготы… Но её вернули уже девять раз. Она сложная… немного
Я понял, что она мечтает избавиться от девочки.
— Все мы непростые, — ответил я.
И пошёл к скамейке в саду, где сидела моя дочь.
Ей было лет восемь. Тощая, с косичками, хмурая. В шортиках и майке, босиком. Я сел рядом.
— Мне сказали, ты мой брат, — сказала девочка, не глядя на меня.
— Ага, — сказал я.
Не очень-то я умею общаться с детьми.
— Я думаю, ты врёшь, — сказала девочка. Поглядела на меня искоса. Подняла ладошку и продемонстрировала мне тонкий длинный гвоздик.
— Не надо, я хороший, — ответил я.
Девочка фыркнула, задрала майку и воткнула гвоздь себе в живот. Покосилась на меня.
— Круто, — сказал я.
Девочка вынула гвоздь. Пристально посмотрела на выступившую каплю крови. Потом стёрла её пальцем и слизнула.
На бледной коже не осталось никакого следа.
— Можно попробую? — спросил я.
Взял у неё гвоздь. И воткнул его в щеку. Достал и вернул девочке.
— Ты ведь мой папа? — спросила девочка.
— Да, но это секрет.
Она кивнула и посидела, болтая ногами. Деловито спросила:
— Что мы будем делать?
— Мстить, — ответил я с удивлением. — Но тебе надо будет подрасти.
— Я могу очень быстро! — шепотом сказала дочь.
— Знаю, — ответил я так же тихо. — Но спешить не надо. У нас достаточно времени.
И мы обменялись рукопожатием.
Конец
