– Ой, – невольно вырвалось у меня: я посмотрел на свои ладони: они были размером с крупную сковородку! Да и кресло перестало скрипеть – оно разломилось на две половинки: я резко увеличивался в собственных габаритах, напоминая самому себе Алису в Стране чудес, с той лишь разницей, что не пил, не ел ничего подозрительного, да и веера чужого не подбирал… – Что это за хрень такая? – испуганно спросил я, заполняя пространство почти половины комнаты.
– А-а-а-а-а, – протянул он понимающе, – теперь я вижу – вы готовы: ваше макро готово стать микро. Вас переполнило энергией… В вас возникло кольцо уробороса.
Мне и вправду показалось, что сквозь меня проходит какое-то вертикальное мерцающее кольцо.
– Ладно, пойдемте.
И тут я увидел, как на фоне серого окна медленно поднимается огромный силуэт человека, с могучими широкими плечами, косматой гривой волос. Этот силуэт тоже устремляется к потолку плавным движением встающего с колен великана.
Настольная лампа начинает мерцать и наконец гаснет, неумолимо устремляясь куда-то вниз, в темноту, вместе со всем интерьером комнаты.
Словно по команде, мы синхронно вытягиваем вверх руки, и они, колоннообразные, с пучком труб-пальцев, упираются в обшитый стальными листами потолок, в котором виднеется проем квадратного люка, где проглядывают сквозь мерцающий бледно-сиреневый мягкий рефлекс облаков множество одиноких и равнодушных звезд. Их обвели карандашом и назвали богами, героями, мифическими зверями или просто символическими предметами, но повлияло ли это на них? Вряд ли…
– Конечно, повлияло, – словно в ответ говорит черный силуэт, сидящий на краю крыши вагона, рядом со мной.
Вагон мерно раскачивается, изредка постукивают эхом колеса на рельсовых стыках, и безвозвратно вдаль уносится в перспективу веретено ниточек рельсов, на которые наматываются провода линий электропередачи и одинокие фрагменты светящихся в темноте окон. Сматывается прошлое в бесконечную спираль, будто бы пряжа мойры.
– Все-таки ты меня нашел, – сказал я, как ни странно, не ощущая ни малейшего страха.
– Это неизбежно, – глухо ответил он, – наши пути пересекаются в одной плоскости, правда, только один раз в эту вечность. В другую все повторится, но немножко иначе…
– Зачем тебе понадобился трон? – спросил я с любопытством. – Зачем тебе нужна была эта эгида?
– Ты всерьез думаешь, что все это мне необходимо? – спросил он с легкой иронией. – Твой дядюшка любит наговорить про меня бог знает что.
– Да нет. – Я почувствовал, что веду себя не совсем тактично для первой встречи. – Просто он так волнуется за баланс…
– Мы все волнуемся за баланс, но волноваться за него глупо – он и есть закон.
Мне показалось, что на фоне его головы поблескивают две оранжевые искорки, словно летящие в дыму костра.
– Тебе просто пока не дано понять некоторых вещей, – продолжал он, – потому что ты пользуешься человеческими представлениями о разуме, о сознании и о материи. Человек склонен считать себя чем-то уникальным, неким итогом не суть важно чего – эволюции или божественного творения. И так, и так можно сказать, но понять – только растворившись. Убив что-то, необходимо умереть самому, для равновесия, – вот для этого есть я: я, который всегда умирает. Я, которого нет в этом мире. Я – течение энтропии. У меня все наоборот – из микро в макро. Чтобы была связь между донором и акцептором, между всей этой системой сообщающихся сосудов. Поэтому я – многолик, а они – нет. Они все разные, но отдельно.
– Я начинаю понимать… – сказал я, задумчиво глядя в убегающую ленту пейзажа.
Мне вдруг действительно показалось, что поезд стоит на месте, а по краям на невидимом транспортере проматывается пейзаж, создавая ощущение движения. Стало холодно – ветер пронизывал до самой кожи. Даже звезды, казалось, приблизились, стали крупнее и ярче.
– Мы что, все батарейки? – спросил я.
– Почему так банально? Зависит от желания. – Он легонько болтал ногами, напоминающими темные акварельные разводы. – Иерархии не существует. Змей может быть только в четырехмерном пространстве.
– Ладно, – кивнул я, – это понятно. Ты мне лучше скажи – что это за «Пантеон» такой?
– Забавы взрослых малышей, – как-то ехидно произнес он, – не бери в голову.
– Хорошо. – Я пытался закрепить доверительные позиции. – А кто же тогда убил Джованни?
– А ты еще не знаешь? – удивился он.
– Догадываюсь, – с умным видом протянул я. – Просто все как-то не до этого было…
– Да тут и догадываться нечего – все очень банально, даже неинтересно: у тебя есть все факты, их надо просто сопоставить. Ты был прав, когда решил, что это убийство – чистейшая импровизация, и, надо сказать, не очень удачная. Да и недавно была одна вещь, которая наталкивает на размышления.
– Значит, надо… – начал было я.
– Надо тебе валить отсюда, пока не поздно, – вдруг выкрикнул он и столкнул меня своей ручищей вниз, прямо с крыши, туда, в скручивающееся стальное веретено тускло поблескивающих рельсов…
– Я его видел, дядя, – пробормотал я, – он говорил со мной… он…
– Лежи-лежи: тебе нельзя сейчас разговаривать, тебе нужен отдых… главное – что ты жив остался…
Я проснулся от чьего-то пристального взгляда.
Открыл глаза, вскинул голову с подушки и потянулся за автоматом.
На меня смотрело лицо Ирины и улыбалось, она гладила меня по плечу.
Ирина сидела на моей кровати и смотрела на меня.
– Ну ты и храпишь, – сказала она с улыбкой, – я думала, это компрессор работает.
– Сколько сейчас времени, вернее, который час? – спросил я, нахмурившись.
– Почти два, – ответила Ирина, вставая с постели. Она была уже одета и приготовила немного эрзац-кофе и какие-то бутерброды.
– Ну я и сплю. – Я протер глаза руками.
– Тебе полезно, ты раненый, – сказала она, пододвинув ко мне стул и поставив на его сиденье еду перед самым моим носом.
– Я лучше встану, – сказал я, откидывая одеяло и усаживаясь на край койки. Заныл синяк на спине.
Мы позавтракали, и я изложил Ирине идею про нашу поездку к губернатору Персеполиса.
– В общем, ехать надо, а то фигня какая-то творится, – резюмировал я. – Я не думаю, что это коварная засада врагов, но внимательным надо быть предельно. Возьми с собой бластер – для красоты.
– Возьму, – сказала Ирина, – а платье у меня есть с собой…
– Не может быть! – удивился я. – Зачем тебе здесь платье?
– Оно нетяжелое, я взяла его с собой так, на память о Земле… не знаю зачем, а вот и пригодилось.
Я умылся и вышел в холл. Нога болела уже не так сильно, хотя наступать было неприятно.
