Безногий солдат ничего не ответил. Из его глаза скатилась одинокая слезинка, тут же увязшая в многомесячной щетине, но Алекс этого не увидел в темноте.
Перед наступлением темноты вернулись Фелонов с Наваскиным, новости они уже знали. Оружейник упал перед офицером на колени.
— Неужто, правда, господин лейтенант?!
— Правда. Еще две, максимум, три недели.
— Я знал, я знал, я верил, господи, четыре года, четыре года…
Наваскин пытался поцеловать Алексу руку, тот с трудом избежал этого. С помощью солдат, расклеившегося в преддверии долгожданной свободы, мастерового удалось отвести в угол ямы и там усадить на прелую солому, а он все что-то продолжал бубнить себе под нос. Фелонов повел себя по-другому.
— Чего не весел, Влад? — обратился к нему Алекс. — Скоро свобода.
— Это вам, господин лейтенант, свобода, а меня опять в кутузку упекут.
— За что?
— Так ведь в полку меня дезертиром объявили. Вы же сами мне и сказали.
— Но ты же не дезертир!
— Вот и будут разбираться, дезертир я или не дезертир, а меня на полковую гауптвахту посадят. А уж сколько это разбирательство будет длиться…
— Не унывай, — лейтенант с наигранной бодростью хлопнул Фелонова по плечу, — с гауптвахты я тебя вытащу быстро, ты мне нужен. Ты веришь мне, унтер-офицер Фелонов?
Влад невольно подтянулся, расправил плечи, не забылась многолетняя выучка.
— Верю, господин лейтенант!
И тихо, так, чтобы не услышал офицер, пробормотал себе под нос.
— А что мне еще остается.
Опять потянулись серые, однообразные дни. Фелонова с Наваскиным по прежнему каждый день гоняли на работу. Все также, без движения, безразличный ко всему, лежал в углу Закарин. Кормившие его солдаты время от времени переворачивали его с боку на бок, чтобы не было пролежней. Оружейник отмечал прожитые дни царапинами на камне. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Немой вопрос буквально висел в воздухе, но задать его лейтенанту никто пока не решился. А самому Алексу нечего было сказать им, в данном случае от него ничего не зависело. Как и все, он мог только ждать.
Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Атмосфера в яме сгустилась. На восемнадцатый день наступила разрядка. Откинулась решетка, закрывавшая путь к свободе.
— Вылезайте, бараны, за вами приехали.
Алекс поднялся наверх первым. Во дворе уже стояла телега, запряженная мелкой, худой лошадкой. Бородатый возчик в традиционной местной одежде и с кинжалом за поясом от бандитов отличался только отсутствием огнестрела. Возле телеги вертелся поверенный Лисово. Завидев лейтенанта, выбирающегося из ямы, кинулся помогать.
— Извините, господин Магу, торопился, как мог. Но с этой телегой, по горам…
Винить, рассыпающегося в извинениях поверенного за опоздание было глупо, а за предусмотрительность, так и похвалить можно. Алекс о телеге для транспортировки инвалидов сообразил только после отъезда поверенного, но тот, к счастью, и сам догадался.
Остальные по неустойчивой лесенке вылезали еще долго, потом медленно и осторожно, пропустив под мышками веревку, вытаскивали из ямы Закарина. Увидев дневной свет, он опять заплакал, все так же молча. Его на руках отнесли к телеге, и осторожно положили на свежую солому.
Со стороны одного из сараев долетели какие-то крики, внутри явно шло какое-то веселье. Почуяв, что без Каспарича там не обошлось, лейтенант кинулся к воротам. Следившие за пленниками бандиты не стали его останавливать, какой смысл офицеру бежать, если их всех и так отпускают, а сам Хамиди был в доме. Предчувствия не обманули Алекса. Сумасшедший капитан забился в какую-то щель. Бандиты, не желая пачкать об него одежду и руки, кололи несчастного кинжалами, чтобы выгнать наружу, но тот только закрывался руками и тонко верещал, как заяц, что вызывало очередной приступ хохота. Стоило ему немного успокоиться, как кто-нибудь из мерзавцев опять пускал в ход свой кинжал.
— Прекратить!
Бандиты невольно шарахнулись от лейтенантского рева, а капитан еще глубже забился в свою щель. Элементарная осторожность оставила лейтенанта в не самый подходящий момент.
— Вон! Все вон!
На этот раз командирский голос не подействовал. Один из бандитов ощерился, перехватил кинжал и двинулся прямо на лейтенанта. Остальные начали охватывать офицера с флангов, отрезая его от выхода. Алекс невольно попятился, но буквально через три шага уперся спиной в каменную стену. Обшарив взглядом окружающее пространство, лейтенант убедился, что ни палки, ни камня, в доступной близости нет. Страха не было, только мысль о том, что глупо будет умереть буквально на пороге освобождения.
Со стороны входа, оставшегося сбоку от бандитов, прозвучал негромкий вопрос на незнакомом языке. Все замерли, потом некоторые спешно попрятали кинжалы. Только один, тот, который двинулся на Алекса первым, начал что-то быстро доказывать стоявшему в дверях Хамиди-бею, периодически тыкая в направлении лейтенанта своим кинжалом. Бей терпеливо выслушал эмоциональную речь своего подручного, затем бросил короткую фразу, повернулся и пошел к дому. Следом за ним потянулись остальные бандиты. Некоторые недовольно ворчали, но ослушаться никто не посмел. Последним, недовольно сверкнув глазами на офицера, ушел самый эмоциональный и недовольный.
Оставшись наедине с Каспаричем, Алекс приступил к уговорам.
— Не бойтесь, капитан, пойдемте со мной, вас отвезут домой…
На эти уговоры потребовалось больше получаса. Хамиди-бей пришел еще раз, чтобы узнать причину задержки. Узнав, почему вонючие руоссийцы до сих пор не убрались с его двора, только плюнул и вернулся в дом, вмешиваться не стал.
Приобняв боязливо съежившегося капитана за плечи, Алекс подвел его к телеге, Фелонов и солдаты помогли ему взобраться на нее.
— Садитесь и вы, господин Лисово.
— Что вы, как можно? Лучше я пойду пешком, а вы…
— Садитесь, пешком пойду я.
В голосе лейтенанта прозвучали фирменные нотки Магу, и поверенный счел за благо подчиниться.
— Поехали.
Створки ворот пропустили телегу и пятерых идущих пешком вонючих оборванцев. Даже шикарный мундир лейтенанта Магу, пошитый из дорогого «генеральского» сукна, пришел в плачевное состояние. Рядовые Дурасов и Коновал выглядели еще хуже, а обноски Фелонова и Наваскина и одеждой-то назвать было стыдно. За ними верхом выехали два бандита — одновременно конвой и почетный эскорт до реки.
— Фелонов, по дороге есть место, где мы можем привести себя в порядок?
— Да, там у местных что-то вроде постоялого двора. Только вода там ключевая, а согреть нечем.
