Генерал Никитин.
— Подрывайте мост! — Короткая команда порученцу и слово командирам. — Фриц налюбовался, так что до побачення.
Команда транслируется по телефону до батальона, оттуда дают отмашку и две 45-миллиметровые пушечки за полкилометра от моста открывают огонь. Через пять минут на железнодорожном мосту гремит мощный счетверённый взрыв. Любования фрицев на уложенные прямо на рельсы хвостом в сторону советских войск ФАБ-100 закончены.
Стальные балки фермы разорванными сучьями возмущённо утыкаются в небо, пролёт рушится в воду.
Где-то через месяц, когда Павлов обсуждал этот эпизод, он внёс его в список моих ошибок.
— Надо было до вечера дотянуть. Пока мост не взорван, у фрицев есть надежда его спасти. Как только ты его обрушил, у них остался один вариант — понтонная переправа. Ты им сократил время на принятие решения.
Хорошо, что глуподырым не обозвал или остолбенем не припечатал. И чего тогда на генерал-лейтенанта меня представил?
— А шоб помнил, — умеет он яду ехидного в душу плеснуть, бис хитрый, — что ты пока недоношенный генерал-лейтенант, туповатый. Цена одного битого, сам знаешь, повыше будет…
Отсюда видно не всё. На большую удачу наш атаман самолёт-наблюдатель придумал. Летал как-то, э-э-х и далеко видать! Но голову я им чуть не оторвал. Одну переправу они прохлопали. Опосля выяснилось, как фрицы исхитрились её замаскировать.
Одну понтонку мы чуть, но видим. Дивизионная артиллерия их отрабатывает, фриц откатывается, а на наши позиции налетают лаптёжники. Засекаем их заранее. «Редут» подсобляет.
— Тащ генерал, — лейтенант связи, за авиацию ответственный, — эскадрилья юнкерсов. Сорок километров. Через восемь минут будут здесь.
Мы вызываем своих, но нашим лететь дольше. А говорил мне Дмитрь Григорич, что ближе надо аэродромы делать… так что помешать лаптям нас бомбить могут только зенитки. Позже узнаём, что пока наши пушки под бомбёжкой молчали, фрицы потихоньку начали переправу западнее, где мы их не заметили. Позже всё равно засекли и отработали артиллерией.
Прилетают чайки, терзают юнкерсы, — пара из них падают, густо дымя, — в ответ прилетают мессеры, чайки уходят в тыл. Наблюдаем воздушный бой.
— Вот бисово отродье! — мои командиры тоже тихо матерятся. Мессеры вытворяют что-то невероятное. Пять чаек падают. Но две сумели сцепиться с немцами в таранном захвате. Настоящие казаки!
Заработала фрицевская гаубичная артиллерия, наша корпусная ответила по раскрывшимся точкам. Началось веселье, как говаривает наш атаман.
А я ещё про себя думал, что дюже осторожный наш Григорич. До трусости. Но когда фрицы, скрытно перебравшись, нарвались на минное поле, решил, что повешу в горнице его портрет.
19 июля, суббота, время 09:10
КНП 13-ой армии, к северу от высоты 240.
Вчера 8-ой армейский корпус группы армий «Юг» продавливал упруго-разрежённую оборону 13-ой армии в направлении Вильнюс — Ашмяны. Основное танкоопасное направление. Ашмянская возвышенность тянется в сторону Минска и упирается в поперечную Минскую. Можно проложить удобную дорогу до самой столицы Белоруссии, не пересекая ни одной речки. При отсутствии так надоевших болот.
Затем фон Бок сделал неожиданный ход, выведший Никитина из равновесия. Именно тогда он в состоянии растерянности и позвонил Павлову. И ленивая реакция командующего волшебным образом успокоила и.о. командарма. Через несколько дней после допроса пленных командование армии выведало, какой ход сделали предприимчивые немцы.
Вместо того чтобы продолжать бездумно давить многоэшелонированную оборону на Ашмянской возвышенности, 8-ой корпус вермахта скользнул вниз, вдоль литовско-белорусской границы в сторону высоты 240. Не было никакого понтонного моста через реку, поэтому его и не заметили. Немцы выбрали самое мелкое место и ночью засыпали его гравием, камнями и просто грунтом. Так что и пехота могла пройти по колено в воде. И следующей ночью перешли.
Никитину пришлось скинуть со своей стороны игрового поля две фигурки. Один батальон, принявший на себя неожиданный ночной фланговый удар, был уничтожен полностью. Второй, разворачивающися уже под огнём, сильно потрёпанный, отступил. Никитин тут же вывел его на переформирование, а 8-ой армейский корпус вермахта наткнулся на мощный узел обороны вокруг высоты 240.
Добить второй батальон немцы не успели.
— Корпусной артиллерии огонь! — командует Никитин, успокоившийся после разговора с обожаемым атаманом.
Тяжёлые 203-миллиметровые гаубицы, каждый снаряд которых весит центнер, являются стратегическим ресурсом любого соединения. Их залпы совместно с рокотом полутора дюжин дивизионной артиллерии, обычных 76-мм пушек, враз отрезвляют наступающих немцев.
Возникает напряжённая пауза, во время которой остатки второго батальона заменяются резервной частью. Немцы почему-то резко останавливаются. Опять-таки только по истечении пары месяцев советское командование получило опыт и более глубокое знание противника. Немцы никогда не наступали на том участке фронта, где замечено присутствие корпусной артиллерии.
Бой не кончается. Стихнув на поверхности, он разгорается в небе. Через пару дней это станет привычным. Прилетают юнкерсы и начинают бомбить, вокруг летает «горбач» (самолёт-разведчик), вынюхивая, откуда били тяжёлые гаубицы. Через минуту их всех вычищает свора ишачков и чаек, которая, успев уронить на землю один-два лаптёжника, сцепляется со стаей мессеров.
Сценарий с разной степенью успешности пытаются менять в свою пользу обе стороны. Сегодня это удаётся ребятам Копца. Эскадрилья ишачков паслась неподалёку, прячась на фоне лесов. Когда бой эскадрильи чаек с восемнадцатью мессерами разгорается и смещается в нашу сторону, в пылу преследования асы люфтваффе пропускают удар сзади. Пришлось платить двумя самолётами, сразу сравнявшими счёт. Кого-то ещё успевают взять на таран, только после этого мессеры уходят вверх и затем к себе домой. Драться в меньшинстве сумасшедших среди них нет. Счёт 3:3 в нашу пользу. В нашу, потому что есть один уцелевший лётчик. И такой результат, с учётом мастерства опытных асов люфтваффе, для наших ВВС очень хорош. Жестоко звучит, но размен нашего молодого лётчика с налётом хорошо в тридцать-сорок часов на аса с двухлетним опытом и счётом в пару десятков сбитых самолётов это покупка золотого царского червонца за один советский рубль.
На следующий день, когда 11 авиадивизия потеряла сразу пять самолётов, у Никитина происходит неприятный разговор с комдивом.
— Иван Семёныч, ты меня скоро совсем без крыльев оставишь. Я уже полутора эскадрилий лишился, — голос полковника мрачен.
— А шо я могу сделать, Пётр Иваныч? — характерно гэкая, спрашивает Никитин. — Мои танки не летают. Не будете летать, меня затопчут.
— Запроси подкреплений…
Это командарм сделать мог. Он звонит Копцу, тот Рычагову, сгребающему себе все ресурсы, и ставит перед фактом: пришло время делиться. Рычагов энтузиазма не проявляет.
— Иваныч, я зелёных новичков в бой бросать не буду, — сказать так командующему ВВС он мог не только по старой памяти начальника главупра ВВС РККА. Он напрямую подчинялся Павлову, а не Копцу.
Пришлось Копцу звонить Павлову, а уж тот говорит с Рычаговым.
— Паша, давай так, — говорит генерал своенравному подчнённому, — ты возьми, у кого хочешь, трёх самых опытных пилотов. Запрещаю тебе забирать только командиров полка и выше. Комэсков можешь брать. Сформируй три эскадрильи с ними…
— Дмитрий Григорич, на это месяца три надо! — стонет Рычагов.
— Три месяца вбей в три дня, — Павлов голоса не повышает, но тон твёрже стали, — война идёт, Паша. И не перебивай, я тебе дело говорю…
— Сформируешь три эскадрильи из самых лучших. Это у тебя будет выпускной класс. Ты ж сам знаешь, пока лётчик не побывает в реальном бою, он не лётчик. Пятнадцать минут боя неделю обучения заменят. Да, будут потери. Но будут и победы. И ты в итоге получишь опытных асов. Пусть даже из трёх эскадрилий останется одна. Но это будет эскадрилья экстра-класса, понимаешь? Со звёздочками на каждом борту.
