же горящим катапультам и без всякой пощады истреблены.
Часть отрядов рейдеров и гномов отправляли потушить и отбить катапульты. Дружинники выстроились несколькими квадратами перед горящими катапультами, не давая никому к ним подойти. Хелдора со спины обдавало жаром что, казалось, сейчас и его налатник займется от выстреливавших искр, но сейчас было важно даже не оборачиваться на горящие остовы осадных орудий.
В это же время горстка людей Ахмеда в лоб атаковала лагерь – залпом разрядив свои пищали. Затем они, быстро засыпав пороха больше чем обычно, от души насыпали дроби, гвоздей и прочего мусора, после чего, подойдя в упор , наподдали еще раз. Но это были не все сюрпризы - у многих остались еще эти таинственные снаряды, в которых, безусловно, тоже находился порох. Теперь загорелись еще и шалаши, навесы и вообще все, что во вражеском стане могло гореть.
Не останавливаясь ни на мгновение, они протиснулись сквозь ограждения и атаковали противников саблями. Они без всякой пощады рубили заспанных противников, но те, в конце концов, взяли последних горцев числом. Все они погибли до единого, а если кто из их товарищей падал – добивали его, чтобы тот не угодил в плен…
Воющее пламя поглотило катапульты, и вскоре от них остались лишь куски железа, что не позволили им развалиться сразу же, при взрыве пороха. В лагере были слышны вопли и стоны. Не дожидаясь контратаки, Лейтенант приказал поспешно отходить в крепость – меньше всего хотелось, чтобы враг, оправившись от жестокого удара, прижал их к плато.
Вернувшись в лагерь, дружинники выпили за упокой своих храбрых, но диких союзников. Джеремус, пока никто не видел, беззвучно рыдал над ранеными, которых так старательно опекал. Он привык ко многому… Но страшней всего было, как раненые, только начавшие идти на поправку, с радостью приняли смерть от рук своих товарищей. Улыбка одного из убитых, застывшая гротескной маской на лице, еще долго снилась ему.
Разрушения в лагере были потрясающие – раньше полудня в себя недруги не придут. Торопливые гномы оттащили испорченные катапульты и теперь, как могли, пытались собрать из пяти катапульт хотя бы две.
Алан мрачно смотрелся в походное медное зеркало. Горящий порошок обезобразил его лицо, хотя он был довольно далеко от взрыва. Теперь на левой щеке был еще и уродливый ожог… Раньше дамы при дворе и так побаивались его шрама и бельма на глазу, так теперь и вовсе отвернутся как от прокаженного. Фер, не отходивший от своих катапульт, прямо там со своими лучшими бойцами и сложил голову. Безрассудный глупец!
После неудачного штурма и неожиданной вылазки объединенная армия усохла на треть, а если бы его кнехты не загородили все проходы и не повесили бы пяток дезертиров – от них и вовсе осталась бы половина.
Катапульты, абы как починенные, уже не могли стрелять, как прежде – они стояли так близко крепости, что по их расчетам доставали даже тяжелые арбалеты, не то, что последняя баллиста защитников. Доклад об убитых несколько дней назад часовых явно говорили о том, что обороняющиеся могли еще и за подмогой послать… Необходим был решающий штурм, после которого было нужно уходить. Покинь он это проклятое место сейчас – генералом ему больше не быть. Да и вообще – не быть, если Теодорик будет в плохом расположении духа. Остаток дня Алан продумывал, как провести последний штурм. Не то, чтобы он сильно берег своих людей, но гномы, оставшиеся без командира, и вовсе были для него расходным материалом. Катапульты, как могли, отстреляли, с наступлением темноты расчеты их и вовсе бросили.
- Все идет к решающему штурму – невесело сказал Карви своим подчиненным. Быть может, маркграф в пути, но… Сражаться нам придется завтра без него.
- Стены сильно повреждены, даже без лестниц, в принципе, они преодолимы – добавил Фэм. Однако…
- Что? Ну, говори! Предлагай!
- Мы с рабочими можем за ночь немного подрыть насыпь, где стоял мангонель. А вы приготовьте , из чего есть, баррикады в лагере. Мы обрушим эту толщу камней на противника, когда вы будете отступать, это даст вам немного времени закрепиться. А уж сможем ли мы их там отбросить – зависит, сколь крепка и верна рука каждого из нас.
На том и порешили. Инженеры с плотниками и каменщиками работали при свете факелов, исполняя задуманное. Провозились до рассвета, сбив в кровь руки о заступы и лопаты. Плотники провозились с балками, которые в удобный момент можно будет выбить. Когда начало светать, их отправили урвать хотя бы крупицы сна…
Одна горная тропа за другой – и он самой вершине. Сейчас переведет дух и пойдет дальше. Человек в когда-то белом балахоне уже с самой ночи в пути. Они думали, он погибнет, как Ахмед и его воины. Однако он, Горви, был умнее прочих соплеменников. Он хотел жить. А еще он несет с собой пищаль, а в кожаном бурдюке у него полно пороха, и он , самое главное, наизусть помнил, как его получить. Он, кому надо, продаст свои знания и будет богатым. Если люди в доспехах, обитых сукном и кожей, выживут, то точно узнают его, появятся вопросы, упреки… Он пойдет на юг, откуда пришли их противники – а такому подарку они уж точно обрадуются…
Алан половину утра выстраивал свои порядки так, чтобы колонны воинов незамедлительно приходили товарищам на помощь. Задумывались и пути отхода, однако на передний край были выставлены гномы, которые примут первый удар – тем более что их доспехи и щиты лучше защитят от стрел.
Волна нападающих двинулась на штурм. Стрельба защитников, сколь кучной она ни была, остановить противника не могла. Гномы и люди упорно лезли на полуразрушенные стены, рвались в ворота. Похоже, они торопились поскорее расправиться с защитниками. Воины Арн-дейла убивали нападающих, наносили раны, или просто отбрасывали назад, но те буквально не давали им продыху. Раненых Арн-дейлцев тут же к источнику уносили санитары, чтобы их не затоптали в давке. Инженеры и работники тоже им помогали, осознавая, что бойцы их них не самые лучшие. На место павших и неспособных более сражаться раз за разом вставали новые защитники.
