Впрочем, чем дальше они продвигались, тем суше становилось вокруг. Постепенно ручейки иссякли, плесень на стенах стала попадаться все реже, а воздух стал чуть легче. Туннель спускался вниз и оставался все таким же пустым, и это не могло не настораживать. В который раз уже Артем вспоминал слова Бурбона, что пустой перегон — страшнее всего. Остальные, кажется, тоже это понимали и все чаще нервно оборачивались назад, натыкаясь на идущего последним Артема, и, встретившись с ним глазами, поспешно отворачивались.
Они все время шли прямо, игнорируя отрезанные решетками боковые ответвления и виднеющиеся в стенах толстые чугунные двери с колесами запоров. Некоторые из них были открыты, и луч фонаря на секунды возвращал в бытие призраки брошенных комнат, ржавых двухярусных кроватей, загибающихся за угол коридоров с выкрашенными в серый и белый цвета стенами. Нигде не было ни следа людей, ни одной брошенной вещи. Однако даже увидеть сейчас на полу чьи-нибудь истлевшие останки Артему сейчас было бы не так жутко.
Казалось, их марш-бросок продолжался бесконечно. Старик шел все медленнее, он просто выбивался из сил, и ни тычки в спину, ни матерная брань конвоиров уже не могли заставить его ускорить шаг. Привалов отряд не делал, и самая долгая остановка продолжалась полминуты — ровно столько, сколько требовалось, чтобы сменить руки бойцам, которые тащили носилки с Антоном. Его сын держался на удивление стойко. И хотя было заметно, что Олег уже устал, он ни разу не пожаловался, а только упорно сопел, стараясь идти наравне со всеми.
Впереди оживленно заговорили. Выглянув из-за широких спин, Артем понял, в чем было дело. Они вступали на новую станцию. Выглядела она почти так же, как и предыдущая: низкие своды, слоноподобные колонны, крашенные масляной краской бетонные стены, отсутствие каких-либо декоративных элементов. Платформа была необычно широкая, и что находилось с другой ее стороны, толком разглядеть не получалось. На беглый взгляд, в ожидании поезда здесь могли бы разместиться не меньше двух тысяч человек. Но и здесь не было ни души, а последний поезд отправился в неизвестный пункт назначения так давно, что рельсы покрылись черной ржавчиной, а прогнившие шпалы поросли мхом. Составленное из литых бронзовых букв название станции заставило Артема вздрогнуть. Это было то самое загадочное слово «Генштаб». Он сразу вспомнил и о военных в Полисе, и о мертвых огоньках, блуждающих в сквере у развороченных стен здания Министерства обороны.
Мельник поднял руку в перчатке вверх. Отряд мгновенно замер. — Ульман, за мной, — бросил он и легко взобрался на платформу.
Боец, шагавший с ним рядом, подтянулся на руках и последовал за сталкером. Мягкие звуки шагов, печатаемых спецназовскими ботинками тут же растворились в тишине станции. Остальные члены отряда, словно по команде, заняли оборонительную позицию, держа под прицелом туннель в обоих направлениях. Оказавшись в середине, Артем решил, что под их прикрытием пока может успеть рассмотреть странную станцию. — Папа не умрет? — он почувствовал, как мальчик потянул его за рукав.
Он опустил глаза. Олег стоял, умоляюще глядя на него, и Артем понял, что тот готов расплакаться. Он успокаивающе покачал головой и потрепал мальчика по макушке. — Это из-за того, что я рассказал, где папа работал? Его поэтому ранили? — спросил Олег. — Папа мне всегда говорил, чтобы я никому не болтал… — он всхлипнул. — Говорил, что люди не любят ракетчиков. Папа сказал, что это не стыдно, это не плохо, что ракетчики родину защищали. Что просто другие им завидуют.
Артем с опаской оглянулся на жреца, но тот, утомленный дорогой, сел на пол и смотрел в пустоту погасшим взором, не обращая никакого внимания на их разговор.
Через несколько минут вернулись разведчики. Отряд сгрудился вокруг сталкера, и тот сжато ввел остальных в курс дела: — Станция пуста. Но не заброшена. В нескольких местах — изображения их червя. И еще… Нашли схему — на стене от руки нарисована. Если ей верить, эта ветка идет к Кремлю. Там центральная станция и пересадка на другие линии. Одна из них отходит в направлении Маяковской. Придется двигаться туда. Путь должен быть свободен. В боковые проходы соваться не будем. Вопросы?
Бойцы переглянулись между собой, но никто не отозвался.
Зато старик, безучастно сидевший до этого на земле, при слове «Кремль» забеспокоился, завертел головой, и начал что-то мычать. Мельник нагнулся и вырвал у него изо рта кляп. — Не надо туда! Не надо! Я не пойду к Кремлю! Оставьте меня здесь! — забормотал жрец. — В чем дело? — недовольно спросил сталкер. — Не надо к Кремлю! Мы туда не ходим! Я не пойду! — как заведенный, повторял старик, мелко трясясь. — Ну вот и замечательно, что вы туда не ходите, — отозвался сталкер. — По крайней мере, ваших там не будет. Туннель пустой, чистый. Я в боковые перегоны соваться не собираюсь. По мне лучше так, напролом, через Кремль.
В отряде зашептались. Вспомнив зловещее свечение на кремлевских башнях, Артем понял, почему не только жрец боялся туда идти. — Все! — оборвал ропот Мельник. — Двигаемся вперед, времени нет. У них сегодня и точно запретный день, в туннелях — никого. Неизвестно, когда он закончится, но нам тогда туго придется. Поднимайте его! — Нет! Не ходите туда! Не надо! Я не пойду! — старик, казалось, совсем обезумел.
Когда к нему подошел конвоир, жрец неуловимым змеиным движением вывернулся у него из рук, потом с притворной покорностью замер под наведенными дулами автоматов, и вдруг коротко дернул связанными за спиной руками. — Ну и пропадайте! — торжествующий смех через несколько секунд превратился в захлебывающийся хрип, тело вывернула судорога, а изо рта обильно пошла пена.
Конвульсия свела мышцы его лица в безобразную маску, тем более ужасную, что провал рта на ней изгибался уголками кверху. Это была самая страшная улыбка, которую Артему доводилось видеть в его жизни. — Готов, — резюмировал Мельник.
Он приблизился к упавшему на землю старику и, поддев его за спину носком ботинка, перевернул тело. Жесткий, словно окоченевший, труп тяжело поддался и перекатился лицом вниз. Сначала Артем подумал, что сталкер сделал это, чтобы не видеть лица мертвого, но потом понял настоящую причину. Своим фонарем Мельник освещал перетянутые проволокой запястья старика. В кулаке правой руки тот сжимал иглу, воткнутую в предплечье левой. Как жрец исхитрился это сделать, где ядовитое жало было спрятано у него все это время, и почему он не воспользовался им раньше, Артем себе представить не мог. Он отвернулся от тела и закрыл ладонью глаза маленького Олега.
Отряд безмолвно застыл на месте. Хотя приказ выдвигаться был отдан, никто из бойцов не шелохнулся. Сталкер оценивающе оглядел их. Можно было легко себе представить, что творилось у бойцов в голове: что же такое ждало их в Кремле, впереди, если заложник предпочел покончить с собой, только чтобы не идти туда?
