Так, а вот дальше два интересных объекта, новенький завод насосного оборудования и завод по производству холодильников. Где-то здесь обосноваться будет можно, это точно, если договориться. Но сначала в инженерную бригаду, нас там ждут и нам там встречу назначили, и в любом случае начинать надо с хозяев здешних мест, почтить визитом, хотя бы. Ну так, чтобы очень явно не борзеть.
Да и с другом пообщаться неплохо, мы с ним вместе не один год проработали. Вообще персонаж интересный. Настоящая его фамилия прямо из анекдота — Рабинович, при этом сам он до переезда в Москву, что случилось в десятом классе, понятия не имел о ее происхождении. Принесло его в Первопрестольную вместе с отцом, который носил тогда звание капитана второго ранга и служил с лейтенантских погон в Североморске, что чуть северней Мурманска, где строил эллинги для подводных лодок. Точнее, строил в Видяево, где эти лодки стоят, но служил все же в Североморске. Не принято там было загоняться насчет национальности, вот и оставался ребенок в неведении.
Впрочем, позднее с фамилией произошел финт удивительный, сменилась она не на какую-нибудь, а на самую что ни на есть русскую — Иванов. Когда курсант Рабинович постигал навигацкую науку в Ленинграде, в военно-морском училище, куда завели его романтические устремления, насоветовали ему, мол, роста служебного не видать с такой фамилией как у тебя, вот и сменил отцовскую на материнскую.
Послужил, честно и старательно, сходил в дальние походы даже, но потом со службы ушел, флот начал разваливаться. Вышел на гражданку, умудрился попутно даже строительный закончить, вечерне, но с работой не клеилось. Так или иначе, свела нас судьба, и в общем, не к худу. Работал он у меня кем-то вроде «пожарного производственного менеджера» и отличался несгибаемым упрямством в решении проблем, особенно с властями, при добыче разных разрешений и дозволений. Там где другие прорывались взятками и подмазками, Иванов-Рабинович действовал методом «его в дверь — а он в окно». Измором брал, а подчас и уникальной наглостью, и все сходило с рук. Мог зайти в любой кабинет, болтая на ходу, и так задурить чиновному человеку голову, что тот подписывал что угодно, а потом долго сидел, пытаясь понять, что же это такое было.
Учитывая то, что мы с ним были ровесниками, детьми военных, любителями спорта, то быстро сдружились, семейно и всяко. И с ним же неоднократно бывал я у его родителей, что в самом Нахабино, что неподалеку, на даче его отца, в товариществе «Дубрава», где благодарный сын купил родителям участок, а чрезмерно энергичный для своих лет его папаша быстро перетащил туда удачно приобретенный сруб, после чего предавался наслаждениям огородничества, а в дни наших наездов — еще и шашлычничества.
Когда случилась Катастрофа, я ни секунды не сомневался в том, что Рабинович-Иванов, а в просторечии Игорь, выживет и семью в обиду не даст. Тут и здоровья на троих, и энергии на шестерых, а наглости и проходимчества так и вовсе на роту. Когда Вовка Беляков сообщил о том, что в нахабинском анклаве требуемое лицо обнаружено, я не удивился ни капли. То есть вообще, вовсе, воспринял как должное. Удивился бы скорее в том случае, если бы мне сообщили обратное. Не бывает так, не тонут такие орлы и оземь не бьются, хотя летать предпочитают низко, ниже радаров, и все больше извилистыми маршрутами.
Промелькнули слева и справа простенькие дачные поселки, в которых были заметны люди, занимавшиеся своими делами, показался забор воинской части, теперь обнесенный рвом и многочисленными рядами колючки. Снова блок, а там нас разделили — всю колонну погнали на учебные поля бригады, дожидаться результатов переговоров, а мою «тойоту» пропустили в ворота, вместе со мной и Валерьянычем. И за нами ворота закрылись.
Боец на КПП, немолодой и усатый, явно надевший форму уже после прихода Беды, очень уж вид нестроевой, указал нам дорогу к штабу, до которого было рукой подать. И стоило остановиться, как к машине подбежал спортивного вида брюнет с маленькой бородкой, который потащил меня наружу, пытаясь при этом то ли обнять, то ли уронить, потому что полноценным объятиям мешали надетые на обоих разгрузки и висящие на животе автоматы.
— Дюха, блин! Живой! — орал он, кантуя меня из одного неустойчивого положения в другое, так и не дав толком выбраться из кабины.
Кое-как мы расцепились. Оглядел его — ни фига не изменился, хоть уже больше года не виделся. Загореть, правда, умудрился так, словно в Африке побывал. Хотя вру, бородки у него отродясь не было, это он чего-то выпендрился.
— Ну, ты чо-та еще поздоровел, — сказал он, хлопнув меня по плечу. — А это откуда?
Он ткнул пальцем в М4, что болтался на ремне.
— Ну а откуда может быть? Из Америки, — ответил я и спросил сам: — Как твои? Живы?
— Нормально все, все целы, — выдохнул он. — Ты помнишь когда все началось?
— Ну… да, а что? — не совсем его понял я.
— Так у Савищи день рождения был, забыл что ли? Вот мы его тут все и праздновали на даче, с Катюхой и Петькой, — махнул он рукой куда-то в сторону упомянутой дачи. — А как сказали, что жопа кругом, Нафаня заявил, что надо валить в часть и все тут. И был кругом прав, по обыкновению. В общем, ни хрена нам ничего не грозило, сразу в полной безопасности.
Здесь оговориться надо. Нафаней он окрестил своего батюшку, Ефима Семеновича, исключительно в честь какого-то мультика, потому что ему нравилось звать его издалека, утробно и мерзко завывая: «Нафаня-а-а!». Савой же он окрестил мать, Галину Андреевну, после того, как та в честь проявившейся дальнозоркости прикупила себе очки для чтения в круглой оправе. И по-другому своих родителей уже не звал.
— Нафаня тут вроде как зам по МТО, что-то в таком духе, главный завхоз стал, — похвастался за родителя Игорь.
— Уй, блин, — чуть не схватился я за голову. — И как оно? От него хоть чего-то добиться можно?
— Гы-гы, если жаба разрешит, — захохотал он. — Они, по-моему, уже сами жалеют, что его взяли, работает только на прием. А если до выдачи дело доходит, то резолюция одна: «Нехер». И все тут, как хочешь, так и спорь… у-тю-тю, Ефим Семеныч, нам же для дела, нам бы вот по накладной — «нехер» и все тут.
Точно, все так и есть. Ефим Семеныч, удивительно непохожий на еврея светловолосый дядька, шустрый и веселый, отличался при этом нечеловеческой бережливостью, к счастью для близких, распространявшейся только на рабочую часть его жизни. И назначить его завхозом было если и не ошибкой, то шагом как минимум смелым. За сохранность доверенного можно не опасаться, но и получить от него что-то обратно тоже будет проблемой. Немалой.
— А-а… Катькины как? — уточнил я осторожно.
