Как понял Саймон, Лейлу Эмми подобрал в Восточной Хардоне с полгода назад. Привез в Хризополис, взял на работу в свою фирму. Чем она ему приглянулась? Инфантильная нахалка двадцати двух лет от роду, мордашка смазливая, но ничего выдающегося. Правда, она великолепно ориентировалась в Сети; пока она торчала у Саймона, Эмми несколько раз связывался с ней и консультировался насчет каких-то сайтов и адресов, и Лейла без запинки выдавала информацию – быстрее, чем справочный автомат.
Ничего удивительного, хардонийские коммунисты жили по Заветам Великого Ленина, один из которых гласил: «Учиться, учиться и учиться». Несмотря на свой примитивный, почти первобытный уклад, они были ребятами достаточно образованными, однако знания держали про запас – до наступления светлого будущего; их учение не рекомендовало им использовать свой интеллектуальный потенциал на благо общества, в котором не изжита частная собственность. Видимо, покинувшая единоверцев Лейла специализировалась на информатике.
– Я вижу, ты хорошо знаешь Сеть?
Сам Клисс избегал пользоваться Сетью: там он особенно остро ощущал неопределенность окружающего мира и свою беззащитность, да и байки насчет враждебного человеку виртуального разума не казались ему такими уж безосновательными.
– Еще бы! Одно время я каждый день там сидела по десять-двенадцать часов безвылазно.
– Хорошее, наверное, было времечко? – попытался подольститься к девушке Саймон.
– Поганое было времечко, – буркнула Лейла.
Саймон по-прежнему оставался узником в комнате с полосатой кушеткой и разбитым зеркалом. Это зеркало стало его кошмаром. Черепаха-уборщик, которую впустил к нему на второй день Хинар, убрала пятна с пола, но не стала трогать засохшие бурые потеки на поверхности зеркала. Когда Клисс пожаловался на это Хинару, тот равнодушно пожал плечами.
Ясно, это Эмми распорядился оставить все как есть. И вытереть нечем – в комнате не нашлось ничего, что могло бы сойти за тряпку. Саймон намочил под краном ладони и попытался помыть растрескавшееся стекло: ничего не получилось, только размазал потеки в мутные кровавые разводы и порезал палец об острую кромку трещины. Господи, что же сделать, чтобы это напоминание о дикой сцене не мозолило глаза? Разбить зеркало так, чтобы осколки осыпались и осталась пустая рама? А вдруг Эмми после этого окончательно взбесится?
Саймон спросил у Лейлы, часто ли босс практикует рукоприкладство, но та посоветовала ему заткнуться и молча смотреть мультики.
– Ты делаешь все, что он скажет, как будто ты не самостоятельная личность, а запрограммированный автомат, – Клисс решил сыграть на ее самолюбии. – Странно, ты ведь кажешься неглупой девушкой, ты журналистка! Неужели сама не чувствуешь, что эта авантюра с манокарской девчонкой дурно пахнет? Кто такой для тебя Эмми?
– Эмми – единственный, кто мне помог, – прищурив обрамленные толстыми красными тычинками глаза, процедила Лейла. – А все остальные – дерьмо, они для меня пальцем пошевелить не хотели, только трепались. Я сделаю все, что он скажет, и мне наплевать, что ты об этом думаешь. А если будешь про него гадости говорить, я попрошу Хинара забить тебе кляп в глотку.
Она не стала отрицать, что авантюра с девчонкой дурно пахнет, – это Саймон отметил уже после, когда утихла обида. Косвенное подтверждение того, что он связался с шайкой преступников. И ладно бы за хороший куш, а то ведь ему пока ни гроша не заплатили и вдобавок изуродовали!
– Видишь, какое у меня лицо? – пожаловался Саймон в перерыве между просмотром двух дурацких историй про Умазайку. – Разве можно жить в таком виде? Это ведь ад!
Если удастся добиться от Лейлы сочувствия, с ней будет проще – Саймон умел манипулировать теми, кто его жалел.
– Пластические операции делают запросто. – Ничуть не тронутая девушка взяла со стола бутылку с шоколадной сандой, которую принесла с собой, плеснула в стакан. – Об аде ты ничего не знаешь. Ад – это когда у тебя кости полужидкие, как студень, и ты не можешь двигаться без сервокостюма и понимаешь, что это навсегда, потому что неизлечимо.
– Так не бывает, – возразил Саймон. – Сейчас все излечимо.
– Не все. Одна моя подруга этим болела. Ее звали Дина Вански. Ее мать облучилась на Асклобе, когда была беременная, и не стала, дура, делать аборт из религиозных соображений, хотя врачи ее уговаривали.
– Из ваших коммунистов? – Он еще не потерял надежды установить с помощницей Эмми доверительные отношения.
– Вански христиане, но у них вилла недалеко от коммунистического поселка. Я знала Дину Вански. – Лейла гибко потянулась, коснувшись лопатками спинки стула, потом взяла пульт, и на экране опять появился круглый, желтый в красный горошек домик Умазайки, уже опротивевший Саймону до чертиков. – Смотри давай!
Не дождешься от нее сострадания. Зато после ее ухода Клисс придумал, как решить проблему с зеркалом: занавесил его своей курткой.
Извилистая улица петляла среди спиралевидно закрученных зданий с пандусами вместо лестниц: традиционная желийская архитектура, весь этот район принадлежит желийцам. Пространство меж построек заполняли сугробы и композиции из камней, какие на Желе считаются произведениями искусства. Когда Тина, Стив и Поль проходили мимо, ближайшая композиция пошевелилась – погруженный в созерцание желиец. Пока он стоял неподвижно, его можно было принять в сумерках за одно из причудливых нагромождений кусков мрамора, гранита и кварца; даже Тина с ее сверхострым зрением не сразу распознала в нем живое существо. Фонарей здесь не было, желийцы в них не нуждались: их органы восприятия позволяли свободно ориентироваться в темноте.
Еще один изгиб – и открылась набережная канала с цветной светящейся водой. Над каналом плавали голограммы, их отражения превращали воду в переливчатую поверхность неясной природы. Город затоплен искусственным светом, далеко отодвинутое небо кажется сиреневым и блеклым.
– …На Манокаре мне делать нечего, реформы мало что изменили. Хорошо, сняты бессмысленные запреты, отменены телесные наказания, информационной блокады больше нет – но люди остались прежними, с теми же барьерами и предрассудками. Вы заметили, что многих манокарцев одно мое присутствие загоняет в ступор?
– Еще бы, – отозвался Поль. – Интересно, почему у них к Элане такого нет? Женщина-президент – это ведь тоже не по их правилам, и ничего, за год привыкли.
– С Эланой все иначе. Она не сама по себе, она вдова президента Ришсема, убитого врагами Манокара. Ее преданность покойному супругу безгранична, поэтому Элана продолжает его дело – такое объяснение им понятно. А насчет меня – полное отсутствие определенности. Когда я была врагом номер один и меня надо было поймать и казнить, какая ни на есть определенность была, но теперь и такой не осталось. – Тина усмехнулась. – Даже наши отношения со Стивом сбивают их с толку: я киборг и не могу рожать детей, но живу с мужчиной. Близость не ради продолжения рода – с манокарской точки зрения, это плохо.
