– Будь со мной, воин! – хрипела она, прижимаясь ко мне все сильнее, так, что ныли ребра. – Стань моим – и только моим! Отдай мне свою силу, свое тело, мясо, кости, кровь – и получи взамен бессмертие, которое на самом деле способна подарить лишь Смерть. Ты получишь свободу от бессмысленной жизни, станешь духом этого леса, моим – и только моим. Ты же хочешь этого, воин?
Ее бессвязный, хриплый шепот щекотал мне остатки мяса на лице, словно волосяная щетка елозил по шее, свербил в ушах… Ощущение этой щекотки быстро разлилось по телу, одновременно причиняя невыносимую боль и даря наслаждение, когда каждый нерв звенит словно струна, которую искусный гитарист дергает раз за разом длинными отросшими ногтями…
И я видел краем глаза эти ногти – длинные, загнутые вовнутрь. Много ногтей, которые царапали мое тело, разрывая кожу, с каждым движением проникая все глубже и глубже в меня. Их было много, тех когтей, потому что меня обнимали слишком много рук. Четыре? Шесть? Все они стремительно вырастали из боков Алены, их становилось все больше. Десять? Да какая разница, если каждая из них мастерски играет на струнах моего тела, отчего разум мой бьется в черепе, словно птица в клетке, – и как знать, не будет ли лучше, если он совсем покинет меня, перестанет отвлекать от нереального удовольствия вялыми попытками вызвать во мне ураган первобытного ужаса от того, что происходит сейчас со мною…
Я чувствовал, как по моей разодранной спине и бокам льется теплая кровь, видел, как длинный язык Алены жадно слизывает ее с моих плеч, но я был безумно рад, что ей это нравится. Если б она начала отгрызать мои пальцы один за другим и пожирать их у меня на глазах, я бы, думаю, был на седьмом небе от счастья. Ведь что может быть прекраснее, чем когда ты даришь удовольствие той, кого любишь искренне, всем сердцем, всей душой, той, ради которой жизнь отдать не жалко, не то что какие-то там пальцы…
А она, улыбнувшись и словно прочтя мои мысли, разинула рот, будто приглашая меня самому положить на острые зубы первый палец. Что я и сделал не задумываясь, предвкушая, как острая боль пронзит меня сейчас, разольется по телу от руки и выше, до мозга, трепещущего в ожидании этого ни с чем не сравнимого блаженства…
Но, к сожалению, не все думали так же, как я…
Внезапно кожа на моем предплечье лопнула, и черная молния метнулась вперед, прямо в раззявленный рот моей любимой. И я, кажется, помнил, что это значит. Смутно, будто все это было не со мной, не в моей жизни. Но – было. И я уже знал, что сейчас все повторится.
– Не-е-ет!!! – закричал я.
Но было поздно.
Алена вздрогнула, замерла на мгновение – и я увидел, как оторвался ее трепещущий язык. Упал на длинные зубы, дернулся, скрючился, словно умирающий червяк…
И тут ударил фонтан крови. Холодной, словно ведро только что растаявшего льда, выбросило мне в лицо с силой, равной хорошему удару кулаком.
Я инстинктивно рванулся назад, вырвался из цепких объятий Алены – и внезапно осознал все.
Мир вокруг, утратив нежную размытость, вновь обрел резкость – и я, стерев ладонью с глаз холодную кровь, совершенно четко увидел то, что, корчась, лежало на земле.
Оно одновременно было похоже на гигантское насекомое и на уродливый древесный обрубок. Лицо вроде человечье, но с огромной пастью – точно зубастый чемодан вместо рта вырос. Тело зеленое, покрытое тиной и наростами, похожее на корягу с множеством кривых веток-рук, оканчивающихся острыми когтями.
Сейчас оно пронзительно орало, временами захлебываясь собственной кровью, и я точно знал, что происходит у него внутри. И кто сейчас выжирает изнутри это болотное чудовище, умеющее мысленно проникать в мозг человека и внушать ему то, что он хочет видеть.
Тварь убивала пиявка Газира. Монстрик, похожий на змею с мордочкой, напоминающей улыбающийся интернетовский смайлик. С некоторых пор я был почти уверен, что эта жутковатая тварюшка, поселившаяся у меня в руке под кожей, то ли спит беспробудно, то ли вообще умерла, и остался от нее только слегка выпуклый, напоминающий татуировку рисунок на моем предплечье.
Но я ошибся.
Пиявка почувствовала смертельную опасность, с которой я сам никогда бы не справился, проснулась – и ударила так, как умеет лишь она одна. Стремительно и беспощадно. Я отлично помнил, как милый смайлик растягивается в зубастую пасть немногим меньше, чем у твари, решившей меня убить.
Вот только на этот раз последней не повезло…
Обычно пиявка Газира убивала быстрее, но сейчас, видимо, она не просто выжирала болотную тварь изнутри, а эстетствовала, выбирая куски получше. Видать, отвыкла от вкусной пищи, живя у меня в руке, и сейчас компенсировала упущенное.
Я, конечно, далеко не образец милосердия, но при том считаю, что никакое живое существо не должно страдать. Поэтому я поднял меч, валявшийся рядом с моей одеждой, подошел к умирающему болотному чудовищу – и ударил, вогнав острие клинка прямо в белый глаз монстра.
Тварь захрипела, разинула пасть в последний раз – и захлопнула ее с силой, так, что захрустели, ломаясь, длинные зубы…
И тут я увидел, как на корявую грудь болотной твари упала голова. Маленькая, похожая на смайлик с растерянной улыбкой на смешной мордочке. Пиявка Газира спасла меня, и, выполнив то, что считала необходимым выполнить, ринулась обратно. Но именно в это мгновение я ударил мечом…
Как знать, не нанеси я этот последний удар, может, болотный монстр, умирая, не клацнул бы пастью. А может быть, все произошло бы точно так же. Какой смысл сейчас рассуждать на тему «что было бы, если бы…»? Мой настоящий друг, который не раз спасал мою жизнь, умер. И, возможно, из-за меня. Вполне достаточно для того, чтобы рухнуть на колени и завыть от безысходности, чувствуя, как по моему обезображенному лицу текут горячие слезы.
Я не знаю, сколько я так простоял, воя, словно волк, на луну, скрытую черными тучами. Но в какой-то момент пришло понимание: все. Время назад не повернуть, и изменить ничего не получится. Надо просто жить дальше.
Наверное, надо…
С трудом поднявшись с онемевших коленей, я выдернул меч из башки болотной твари и, засунув клинок между ее зубов, вытащил из пасти тельце пиявки. Оставалось лишь похоронить друга, отдавшего за меня жизнь…
Но тут случилось странное.
В какой-то момент грустный смайлик и змееподобной тельце, лежавшие у меня на ладони, оказались рядом с яблоком меча, который я держал в другой руке. Миг – и останки моего друга смело с моей ладони. А потом меч мой озарился неестественно ярким светом. И когда я, проморгавшись, взглянул на него, то увидел пиявку Газира.
Ее змеиное тело теперь оплетало рукоять меча, а голова-смайлик смотрела на меня изнутри камня, венчавшего рукоять. Смотрела – и улыбалась навеки застывшей улыбкой…
Я смахнул слезу со щеки – вернее, с того, что от нее осталось. Что ж, друг мой, надеюсь, что этот странный меч, притягивающий к себе все необычное и потустороннее, дал тебе другую жизнь. Хоть и сильно сомневаюсь, но все же надеюсь, так как что еще остается делать тому, кто оказался в моем положении…
А потом я примерился – и одним ударом вскрыл грудь болотного чудовища. Определенно меч приобрел свойства «Бритвы» – тело монстра просто распалось, точно открывшаяся сумка, обнажив черные, осклизлые внутренности. Их было прекрасно видно не только потому, что мой меч сиял, будто хороший фонарь. Требуху болотной твари изнутри подсвечивало ее сердце, испускавшее свет цвета чистого весеннего неба. Словно кусок легендарного в моем мире Монумента обточили до нужной формы и вставили в болотную пакость. Блин, как подумаю о том, что я с ней делал, аж крючить начинает от омерзения. Если выберусь из этой чащи, нужно будет какому-нибудь местному лекарю показаться – на предмет, не намотал ли я себе на нижний регистр какую-нибудь экзотическую болотную спирохету.
Но надо было делать то, за чем я сюда пришел.
Концом меча я аккуратно вырезал из груди трупа сияющее сердце, взял его в руку – и ощутил, что оно все еще бьется. Не сильно, но вполне ощутимо, будто я пальцы на пульс положил. Интересно. С виду и на ощупь – камень, а биение все равно ощущается. И тепло, идущее от него…
