– Так вот ты какой, яхонт лазоревый, – проговорил я.
Мне захотелось рассмотреть получше уникальный артефакт лазурного цвета, пронизанный тонкими прожилками, которые едва заметно пульсировали. Я поднес его к глазам – и вдруг ощутил боль.
Серьезную.
Практически нестерпимую…
Мое лицо было залито кровью болотной твари, и вытереть его я пока что не удосужился. Но, поднеся артефакт к глазам, я ощутил, как под его светом та кровь стремительно начала впитываться в сплошную рану, на месте которой совсем недавно была моя физиономия.
Я поскорее отдернул руку с яхонтом подальше… и вдруг заметил, что на том месте, где еще сегодня утром был мой нос, вроде какой-то бугор появился. Хммм… А бабка с костяной ногой вроде говорила, что новое мясо хочет нарастить себе на кости с помощью этого арта? Так и мне б не помешала подобная процедура!
Следующие несколько минут я прогревал себя лазурным светом артефакта, едва не теряя сознание от боли. Но факт был налицо – вернее, на лице. Чужая кровь, которой была залита моя физиономия, трансформировалась в плоть, сожженную ядом.
Но ее было мало, той крови, чтобы закончить процесс – восстановились далеко не все ткани, даже дыра на щеке не до конца закрылась. Понятное дело, ничто ни из чего не берется. Артефакту нужен был материал для восстановления моего лица.
И я его предоставил, зачерпнув ладонью загустевшую вонючую кровь из рассеченной груди монстра и размазав ее по лицу. Конечно, через дыру в щеке она в рот залилась, отчего меня чуть не стошнило, но чего не сделаешь ради здоровья?
Процедуру смазывания физиономии дурно пахнущей субстанцией пришлось повторить несколько раз, прежде чем я ощутил пальцами на месте лица не влажное мясо, а упругую кожу. Ладно, будем надеяться, что этот яхонт лазоревый сделал мне не слишком гламурную харю, которую потом придется срезать мечом, чтобы не позориться.
Конечно, интересно было бы проверить, о каких сокровищах говорила убитая мною тварь, но идея нырять в болото меня совершенно не привлекала. Потому я, морщась от омерзения, натянул на себя одежду, отсыревшую на влажной траве, сверху напялил кольчугу, искренне надеясь, что она мне когда-нибудь пригодится, развернулся – и побежал обратно, освещая себе дорогу двумя артефактами этого мира – мечом и лазоревым яхонтом, работающим лучше любого регенерона.
* * *
Когда на тебе сырой шмот, бежать всегда лучше, чем идти: быстрее обсохнешь, и меньше вероятность заболеть. Безусловно, беготня по ночному лесу – занятие не из приятных: навернуться можно запросто, споткнувшись о корень, торчащий из земли. Но, похоже, местная экосистема прониклась моей крутостью – ветви отклонялись в сторону, корни прятались, глубже зарываясь в почву, шипастые кусты и вовсе уползали прочь.
Думаю, дело было все же не во мне, а в яхонте, заливавшем лес своим потусторонним сиянием. Которое, кстати, после излечения моего лица стало заметно слабее. Бывает. Я тоже после хорошей работы язык на плечо, и все мысли про пожрать и поспать. Арт этот, по ходу, из той же породы. Отдыха хочет и покушать. Кстати, даже догадываюсь, чем питаются артефакты такого рода.
Но кормежкой арта пусть занимается та монстриха, которая его заказала, – а мое дело маленькое. Достал, отдал, получил инфу – и вперед за живицами, ибо хрен его знает, сколько по этому агрессивному миру шариться придется. И в этом случае авторитет среди местных богатырей может очень пригодиться. Про былинных Илью Муромца с Добрыней и в моем времени помнят, стало быть, серьезные дядьки, не хухры-мухры. И про Варяга-Варяжку, кстати, я тоже, кажись, что-то слыхал, только не припомню, что именно. Неважный из меня историк…
Так за размышлениями о своем теперешнем положении я незаметно дошел до той поляны с избой на сваях. Бабка, кстати, на крылечке сидела, ждала, по ходу. Увидела меня, ладонями всплеснула от радости – правда, не всплеск, а стук получился, кости же. Завопила:
– Ох ты, гой еси, добрый молодец, никак раздобыл яхонт лазоревый?
Я весьма смутно представлял себе, что такое «гой еси», вроде что-то старославянское, но звучит почти как оскорбление. Ладно, будем надеяться, что бабка за базаром следила и не обложила от счастья меня древним местным матом.
– А ты, помимо мяса на ляжках, еще и глаза потеряла? – грубовато поинтересовался я. Судя по радости бабуси, которую она не смогла скрыть, сердце болотной твари стоило значительно больше инфы о местонахождении живиц.
Бабка на мою грубую речь не обиделась – правильно, мало кто на слова обижается, когда от собеседника что-то надо.
– Вижу, вижу, сокол мой ясный, раздобыл-таки камень редкий, – оскалилась старуха, растянув в лыбе жуткий рот, величине которого позавидовал бы упокоенный болотный монстр. – Ну, давай его скорее сюда.
– А в пасть тебе не плюнуть? – поинтересовался я. – Думаю, вряд ли промахнусь. Сперва говори, где живицы взять, а после и яхонт свой получишь.
Старуха захлопнула радостный хавальник, подобрала губы и недобро прищурилась.
– Живицы, говоришь, тебе надо? Помню наш уговор. Но я заказывала полный яхонт, а ты от силы половину приволок, силу его на морду свою плутовскую потратил. Хороша морда получилась, но мне с нее воды не пить. Так и быть, дам тебе одну живицу за сердце водяницы. Думаю, это будет хорошая сделка – полный камень за полупустой, плюс бесплатное лечение твоей наглой хари.
– А я думаю, что шла бы ты лесом, старая, – сказал я. – Греми костями дальше, а мне пора.
И, развернувшись, действительно направился обратно, откуда пришел. Не люблю, когда мне так по-хамски условия ставят и прогнуть пытаются. Пусть живиц не принесу, так, по ходу, яхонт лазоревый не хуже. Разберусь, как его заряжать, и будет вполне себе знатный переносной госпиталь для защитников крепости.
– Погоди, соколик, – раздалось сзади. Жалобно так, я аж и правда остановился, хотя и не собирался.
– Чего тебе? – бросил через плечо.
– Ну… ты же обещал. Уговор же у нас…
– Ага, про уговор вспомнила, – хмыкнул я, разворачиваясь. – Ладно, я слово свое держу, в отличие от некоторых. Говори, где живицы найти.
Бабка вздохнула, сделав большие умоляющие глаза.
– А ты не обманешь?
– Твою ж мать! – рыкнул я.
– Все-все, поняла, – быстро сказала старуха. – В общем, иди на север, никуда не сворачивай. Что бы ни увидел, кого бы ни встретил, иди прямо. Тварей жутких увидишь, мо́роки невиданные – все равно иди, не бойся. Коль не устрашишься, дойдешь. А там и награда тебе будет за подвиги твои.
– Куда дойду?
– Как дойдешь – поймешь, – отрезала старуха. – Боле ничего сказать не могу, Черная Боль накажет за язык длинный, а я ее сильнее твоего меча-кладенца боюсь.
Я покосился на меч. Кладенец – это от того, что он в себя всякие артефакты складывает, как в сундук? Или потому, что положить ему на все и на всех, типа, по барабану любые препятствия? Может, и не так, но все равно прикольное название для хорошего оружия.
– Ладно, бабка, – сказал я. – Повезло тебе, что я свое слово всегда держу. Но учти – коль обманула, я вернусь, и тогда не обессудь.
И кинул старухе синий камень.
Она его поймала с ловкостью профессионального игрока в бейсбол. Мне показалось, что у нее даже рука удлинилась вдвое, аж захрустела и едва не оторвалась. Но старушенция справилась. Подмигнула мне, сказала:
– Погоди, добрый молодец, не уходи. Подарочек тебе будет.
И нырнула в свою избу.
Ну, подарки кто ж не любит? Я остался, прикидывая, каким бонусом старая ведьма собралась меня порадовать. Хорошо бы колбасой, хлебом и квасом, например, а то я уже хрен знает сколько времени не жрамши. И от мяса жареного я б тоже не отказался – из избы как раз им и потянуло. А еще там трещать что-то начало, ухать, скрипеть, аж изба затряслась, словно под током. Если бабка так готовит в своей печи, то бревенчатому строению жить недолго осталось, рано или поздно раскатает его бабуся по бревнышку.
