Ознакомительная версия.
Так вот, когда меня тогда втолкнули в допросную камеру, там на табуретке как раз хрипло дышала настоящая развалина – бренные останки какого-то бывшего человека с такими вот, как у этого рядового Зиновьева, глазами. Выглядели эти останки хреново, на роже – синяки и свежие, сочащиеся, как говядина, ссадины, одна рука неестественно вывернута. Было такое впечатление, что два находящихся в кабинете молодца-следака из ГТП не просто обработали его руками и ногами, а скинули подозреваемого этажа этак с девятого, оставив от арестованного одни руины.
Когда в кабинет ввели меня, они того бедолагу велели увести, а точнее – унести. Что сержанты-конвоиры и сделали.
Такие милые были ребята эти следаки, молодые и симпатичные, один постарше и поинтеллигентнее, в темных гражданских брюках и сером свитере домашней вязки, второй, помоложе и потупее, в камуфле без знаков различия. Этакие сверхчеловеки, призванные олицетворять перед подследственными Родину-Мать, кнут/пряник и карающий меч/ежовые рукавицы в одном флаконе. И во всем их облике была невыразимая чиновничья скука и рутина. Помню, на столе у них среди бумаг парили две кружки с торчащими ниточками от пакетиков одноразового чая (с продуктами тогда уже было хреново, и такой чаек считался жутким дефицитом), на одной из которых было написано «Володина» (видимо, по имени владельца).
– Ну что, старлей, – сказал интеллигентный инквизитор в свитере. – Считай, что погоны с тебя уже сняли…
А я тогда, откровенно говоря, в ахере был. Ночь не спал и, плюс ко всему, похоже, был слегка контужен. Поэтому четко помню, как я беру правой рукой за свое левое плечо, а левой за правое, с усилием отрываю с мясом со своего камуфла оба погона и вежливо так протягиваю следаку со словами:
– Да нате. Берите, сделайте милость, гражданин начальник…
А сам при этом думаю, долго ли я усижу на этом табурете (и усижу ли вообще?), если он мне сейчас, без паузы, вмажет для профилактики кулаком в хрюсло или со всей дури засветит, скажем, ногой по корпусу? Кстати, и табурет подо мной основательный, и если меня им пару раз отоварят, я точно буду в ауте…
– Веселый вражина попался, – усмехнулся на мою реплику тот, что помоложе.
А второй сверхчеловек, видимо, поняв, что со мной вполне можно обойтись и без каких-либо пошлых прелюдий сказал:
– Ну на, читай, весельчак!
И подает мне листки, с загодя распечатанным на принтере убористым шрифтом перечнем всех моих преступлений. Дескать, я злонамеренно не выполнил приказ, желал поражения милой Родине, контактировал с «врагами народа и государства», и прочее-прочее-прочее – целых три страницы преступлений, каждое из которых тянуло на вышак, да и не на один. Туда надо было только вписать от руки мои личные данные и текущую дату. Чувствовалось, что у них этот «процесс выжигания скверны каленым железом» был давно поставлен на поток.
– Сразу подпишешь или как? – спрашивает молодой, прихлебывая горячий чаек.
– Не, лучше, конечно, помучиться, – отвечаю я и терпеливо жду пинка или удара по физиономии.
И они, неспешно допив свой чаек, вероятно, сделали бы из меня фарш, если бы в допросную камеру не постучали. Когда есть те, кто приходят к тебе, значит, есть и те, кто придут за тобой…
Помню, вошли два коротко остриженных типчика, в одинаковых, плохо сидящих на их фигурах серых костюмах.
– Армейская контрразведка, – сказал один и, предъявив бравым гэтэпэшникам какую-то бумаженцию, добавил: – Этого клиента мы забираем.
Следаки молча кивнули. А я сложил свои оторванные погоны в карман и на негнущихся ногах потопал следом за серыми костюмами на выход.
В контрразведке выяснилось, что судить нас с капитаном Галиевым вообще-то не за что. Оказывается, к утру из Чибижовска, совершенно не там, где мы ожидали, выбрались какие-то недорезанные бабы и дети из местной челяди, которые и рассказали, что нас просто пытались заманить в ловушку. Бандюки из местных пейзан, конечно, перекололи местных шишек, но кого-то (предположительно из полицейского начальства) при этом захватили живьем. Вот этот-то начальник (видимо, имея нож у горла) и потребовал присылки прикрытия – бандюкам было нужно оружие и техника. И, если бы мы сунулись в город, нас бы там перебили всех до одного. В общем, тогда за все ответил один полкан из штаба (у которого были какие-то родственники среди чибижовских начальников), санкционировавший нашу операцию. Этот же полкан, кстати говоря, и поспешил слить нас ГТП, торопясь соскочить с карающего конца. Увы, не соскочил. Вот такое у меня лично было первое знакомство с ГТП.
А глаза, как у того подследственного на табурете, я потом видел много у кого – у штабных генералов и полковников, детей и стариков в тылу, у солдат на фронте, у шлюх в бардаках. Страх с признаками ускоренной ломки об колено, о первоисточнике которого спрашивать у людей было как-то совестно. И вот сейчас то же самое выражение я вижу в глазах этого рядового Зиновьева, своеобразного «бюджетного варианта» изможденного майора Топоркова из древнего черно-белого сериала «Обратной дороги нет»…
– А чего это вы рядовой? – поинтересовался я.
– Так в деле же все есть, гражданин… то есть, тьфу ты, товарищ майор…
Я усмехнулся и заглянул в папку с его делом. Отвык он, видать, от армейской службы, среди вертухаев-то…
Смотрим, что там у этого Зиновьева в анкете. На два года старше меня. Родился в Краснобельске. Гляди-ка, земляк. Хотя нет, с десяти лет жил в Москве. Папуля – генерал-майор Ростислав Глебович Зиновьев, из управления тыла генштаба. Ага, есть такая профессия – родину расхищать… Точнее сказать – была. Во времена Паши-Мерседеса и далее – на руководящих должностях по части тылового обеспечения войск, а затем – шишка в «Росвооружении». Непотопляемый номенклатурный кадр, короче говоря, как раньше выражались. Хотя стоп – в деле написано, что генерал-майор Зиновьев развелся с женой, когда сыну было пятнадцать. Надо полагать, молодуху себе нашел, ну-ну…
Теперь, что касается собственно сына. Зиновьев Сергей Ростиславович. После школы поступает в университет, менее чем через год отчислен за неуспеваемость, гремит в армию. Из армии дезертирует (как указано в деле: «самовольно оставил часть в связи с неуставными отношениями»), но, о чудо – ни уголовного дела, ни каких-либо отметок о последствиях данного факта в личном деле. Интересно, куда кадровики смотрели? Хотя, стоп – менее чем через четыре месяца после своего дезертирства Зиновьев Сергей Ростиславович вдруг непонятным образом оказывается в числе курсантов Рязанского командного училища связи (как говорится – рязанское-то рязанское, да не то). Ну, тут все более-менее понятно, папуля, хоть и кинул бывшую жену и отпрыска на ржавый гвоздь, но все-таки, похоже, помог чаду в трудную минуту, отмазал и пристроил туда, где теплее.
Ознакомительная версия.
