Я сел на корточки. Моя пропитанная кровью куртка с влажным чавканьем отклеилась от трупа. Не знаю, сколько ударов я нанёс, должно быть много. Из не замаранного красным у Бабы осталась только правая сторона лица.
Первое, что пришло в голову — «Где его балисонг?»
Бегло осмотрел себя — ниоткуда не торчит, хорошо.
«Бабочка» лежала рядом с телом, так и не приведённая в боевое положение, может потому, что связки запястья были рассечены, а может просто не успел вовремя среагировать.
Последний росчерк, который оставил мой нож, шёл по мёртвому телу Бабы от паха вверх и заканчивался в районе солнечного сплетения, там, где клинок разрубил не окостеневший ещё мечевидный отросток, и упёрся в грудину, распоров по пути мочевой пузырь, кишечник, желудок и печень.
Что бы вот так, словно плугом, пропахать человека, да к тому же в плотной одежде, нужно очень здорово постараться. Проще, если этот человек тяжёл, а подогнувшиеся ноги вешают тушу на нож. Тогда дело сводится к одному — удержать его в руках, пока тело оседает, разваливаясь под собственным весом. Но тут случилось иначе. Этот удар был последним, когда Баба уже упал на спину. Как же я — одиннадцатилетний сопляк — сумел сделать такое?
— За что?! — Фара стоял от меня в паре метров и недоуменно указывал своей шестипалой ладонью в сторону истерзанного тела, на котором я до сих пор сидел.
— Так получилось. Кстати, а что тут произошло?
— Я хуею, — Дрын, наконец, уронил косяк и теперь старательно сосал обожженный палец.
— Да ты совсем ёбнулся!!! — вскипел Фара. Было видно, как горячее желание выписать мне с ноги по зубам разбивается о стену животного страха. — Баба тебя только за плечо тронул! Хотел узнать всё ли в порядке! Ты сидел, как обдолбаный, пялился в одну точку, потом вскочил и стал его резать!
— Хм, странно.
— Странно — портки через башку надевать! А это — просто пиздец!
— Ничего не помню.
— Надо похоронить его, — выдал Дрын неожиданно осмысленную фразу.
— Да, — прорычал Фара, чуть успокоившись.
— У Бабы есть кто-нибудь? — спросил я на чистом автомате, всё ещё поглощённый размышлениями о природе случившегося.
— Никого, — покачал головой Дрын, глядя в лицо почившего товарища. — Интересно, дошёл бы он до Триэна?
— Вряд ли, — Фара развернулся к выходу. — Ладно, хорош рассусоливать, надо верёвку принести с лопатой.
Пока поднимали труп, из распоротого брюха вывалилась половина ливера. Мне, как виновнику торжества, пришлось спускаться и складывать всё это добро в отыскавшийся среди разного хлама таз. Никогда не думал, что в человеке так много кишок. Раньше животы вспарывать не доводилось, а на картинках анатомического атласа всё выглядело гораздо компактнее и аккуратнее. В обрезках тонкого кишечника через полупрозрачные стенки можно было даже рассмотреть непереваренную еду: красные ошмётки моркови, тыквенные семечки, голову ящерицы…
— Нихрена себе, — показал я кусок тощей кишки Дрыну.
— А-а, — расплылся тот в улыбке. — Это он на спор сожрал. Отморозок.
— Веселитесь? — огрызнулся Фара и сунул мне в перемазанные кровью и дерьмом руки лопату.
Земля возле коллектора была каменистой, и нормальной могилы вырыть не получилось, хоть и копали втроём посменно. Решили ограничиться полуметром. Уложили тело набок, согнув ноги, чтобы влезло, распихали вокруг ливер, сверху торжественно водрузили любимые покойным балисонги, закидали копаной землёй и обложили камнями — от собак не спасёт, но для порядка…
— Надо сказать что-нибудь, — снова блеснул сообразительностью Дрын.
— Я не умею, — отмазался Фара. — А ты заткнись, — покосился он, заметив с моей стороны готовность произнести эпитафию.
— Ну, — Дрын вздохнул и не спеша раскурил новый косяк, — тогда я скажу. Сколько тебя знаю, Баба, всегда ты был редкостным мудаком. Всё копил-копил, в кубышку складывал. Говорю: «Баба, давай дунем», а ты: «Нееет, ствол надо, снарягу надо». Ну и где твой ствол? Где снаряга? В кубышке лежат. Кстати, не забыть бы её отыскать. Да. Они в кубышке, а ты здесь. Как-то не клеится. Короче, зря ты так, Баба. Разочаровал меня.
— Всё? — поинтересовался Фара, не дождавшись продолжения речи.
— А чё ещё?
— Ну, тогда сворачиваемся, — он подобрал лопату и пошёл в сторону дома, демонстративно не став дожидаться меня.
— Слышь, — Дрын затянулся, и хихикнул, утрамбовывая ногой землю вокруг могилы, — а ты чё, в самом деле нихрена не помнишь?
— В самом деле, — я попытался вытереть руки о куртку, но лишь ещё больше их вымазал.
— Хе, ну дела. Не ширялся сегодня?
— Нет. А что?
— Да я тут слышал синтетик новый по городу ходит, мозги выносит просто в ноль. Вот и решил… — легкомысленное выражение вдруг исчезло с лица Дрына. — Э-э… Знаешь, брат, ты не подумай дурного, но, бля, держись от меня подальше. Лады? Ну, бывай.
С этими словами он попятился и бочком почесал в сторону молокозавода, через каждые два-три шага оглядываясь, пока не скрылся за насыпью. Едва макушка Дрына пропала из виду, хруст гравия под его ногами стал заметно ритмичнее.
Фара со мной весь день не разговаривал, шлялся по дому, брался то за одно, то за другое, пытаясь себя занять и… не заснуть.
Я тоже решил особо не расслабляться. С Бабой Фара был не так долго знаком, чтобы всерьёз закорешиться и жаждать кровавой мести, но, как говорил один умный человек: «Если вы страдаете паранойей, это ещё не означает, что за вами не следят». Так что спал я одним глазом, а другим наблюдал, с целью пресечения возможных поползновений.
К семи часам вечера мой негодующий сосед выдохся и, сидя на кровати с книжкой, начал клевать носом.
— Долго собираешься бдить? — поинтересовался я. — Пока Валет не вернётся?
— Ты о чём? — сделал Фара удивлённое лицо.
— Уже четырнадцать часов не спишь.
— Следишь за мной?
— Это кто ещё за кем следит? С каких пор ты меня бояться стал?
— Я тебя?! — Фара ткнул себе пальцем в грудь, криво усмехнувшись, но тут же помрачнел и ухмылка трансформировалась в гримасу отвращения. — А хотя, знаешь, ты прав. Что уж там. Да, я боюсь. И не сегодня начал.
— Чего боишься?
— Он ещё спрашивает! Поглядел бы со стороны. Ведёшь себя как… Даже сравнить не с чем. Если б ты кололся — я бы спокойнее был. Нарики — они понятнее. Но ты ведь крепче анаши ничего не принимаешь. А закидоны всё чуднее и чуднее. Год назад в обмороки падал, потом в себя начал уходить, теперь вот от нехуй делать Бабу пришил. Я в жизни не видел такого. Сам, бывает, психануть могу, но ты… Ты же его зубами грыз!
— Чего?
