— Но вы не направлялись в какое-то определенное место. А лишь в будущее.
— Я не думаю, что вселенная интересуется нашими намерениями.
Эйнштейн рассмеялся.
— Вот снова проявляется ваша система верований. Вы только что использовали слово «невозможное» для описания события, о котором доподлинно знаете, что оно случилось.
— Ты должен признать, что за этим что-то есть,— изумленно пробормотала Диана.
— Вот именно. Но другая аномалия заключается в том, что вы, парни, уцелели и находитесь здесь, тогда как все люди и тельциане исчезли. Так, может быть, это вы все устроили?
Он превратился в абсолютно голого огромного могучего сложения индейского воина — полагаю, Тимукуана,— испещренного сложными татуировками и остро пахнувшего козлом.
— Можно найти и еще кое-какие аргументы в пользу такого предположения. Хотя я все равно спрошу других насчет замещения виртуальных частиц при фазовом переходе. Некоторые из наших разбираются в науке.
— Вы можете напрямую общаться с ними? Нечто вроде телепатии? — поинтересовалась Диана.
— Только в том случае, если они находятся в пределах видимости. Так я разговаривал с вашим судном. Прежде мы просто связывались друг с другом по телефону, но большая часть систем не действует. Теперь мы оставляем сообщения на Дереве.
— Мы должны сами еще раз пообщаться с Деревом,— заявил шериф.— Антрес и я.
— В первую очередь с тельцианским Деревом,— добавил индеец.— Мы можем связываться с ним, но многое там для нас непонятно.
— Боюсь, что многое окажется непонятным и для меня самого,— ответил Антрес — Я с Цогота. Мы находимся в контакте с Землей, или были в контакте, но наши собственные культуры отдалялись одна от другой уже в течение многих столетий.
— Все равно это может оказаться полезным.— На месте богатыря-индейца появился симпатичный старичок.— Так сказать, взгляд со стороны, в квадрате.
Он сотворил синюю пачку сигарет, достал одну и сразу же закурил; она оказалась ярко-желтой и смердела еще более едко, чем самокрутка, которую он курил сначала.
Я постарался припомнить все стариковские образы, какие знал, и решил, что это может быть Уолт Дисней.
— Почему так много ваших обличий относятся к двадцатому столетию? — спросил я.— Вы что, читаете наши с Мэригей мысли?
— Нет, этого я не умею. Просто я люблю это время — последний период невинности человечества перед началом Вечной войны. После этого все сильно усложнилось.— Он глубоко затянулся сигаретой и закрыл глаза, видимо смакуя вкус.— А потом, если вас интересует мое мнение,— все стало чересчур простым. Мы, можно сказать, не теряли надежды на то, что Человек начнет управлять своей жизнью.
— Он смог прожить так долго лишь потому, что постоянно делал это,— мягко сказал шериф.
— Обитатели муравьиной кучи тоже управляют своей жизнью,— возразил «Дисней»,— но с ними трудно вести содержательные беседы.— Он повернулся к Антресу: — Вы, тельциане, сделали гораздо больше или, по крайней мере, более интересные вещи, прежде чем создали групповое сознание. Я однажды посетил Цогот как ксенобиолог и изучал вашу историю.
— Все это теперь представляет чисто академический интерес,— заметил я,— и история Человека, и история тельциан. Ни групп, ни группового сознания.
Шериф помотал головой.
— Мы снова размножимся, так же как и вы. Большая часть замороженных яйцеклеток и спермы принадлежит Человеку.
— Вы считаете, что все остальные мертвы,—заявил «Дисней»,— но нам доподлинно известно только то, что они исчезли.
— Они все находятся в большой небесной колонии нудистов,— вставил я.
— Так или иначе, мы не имеем достоверных подтверждений ни одной версии. Ваша группа находится здесь, и наша тоже. Омни на Луне, на Марсе, в находящихся в системе космических кораблях — все сообщали об исчезновении людей и тельциан, но ни один из нас, насколько известно, не исчез.
— А другие космические корабли? — поинтересовался Стивен.
— Именно потому-то я и торчу на Мысе. Их было двадцать четыре в пределах одного коллапсарного скачка от Старгейта. Два должны были возвратиться к настоящему времени. Но появились лишь беспилотные зонды с обычными сообщениями.
— А почему вы думаете, что они уцелели? — спросила Мэригей.— Потому что вы бессмертны?
— О, мы не бессмертны, разве что в той же степени, что и амеба.— Он улыбнулся мне.— Если бы вы этим утром выбрали в качестве мишени меня, а не рекламу хот-дога, то, вероятно, причинили бы мне такие повреждения, которые медики изящно называют несовместимыми с жизнью.
— Я сожалею...
Он небрежно отмахнулся от моих извинений.
— Вы считали меня машиной. Но я не о том; если не считать вас, то акция кажется строго выборочной. Люди и тельциане пропадают, а птицы, пчелы и мы остаемся.
— И основанием для того, чтобы выделить нас из общего числа, явилось то, что мы пытались убежать? — полувопросительно сказала Кэт.
«Дисней» пожал плечами.
— Предположим на мгновение, что вселенная обращает внимание на побуждения своих обитателей. И то, что вы делали, вызвало у нее интерес.
Это было все-таки чересчур.
— И поэтому можно было, как дерьмо из унитаза, смыть из вселенной десять миллиардов людей и тельциан?
Анита вдруг негромко застонала.
— Что-то... Что-то не так...
Она стояла прямо, а ее спина буквально на глазах выгибалась дугой, а глаза увеличивались и вылезали из орбит. Лицо раздувалось. Свободно сидевший комбинезон стал тугим, а спустя секунду начал лопаться по швам.
Затем она взорвалась: один ужасный влажный хлопок, и мы все оказались забрызганы кровью и клочьями мяса; кусок кости, резко щелкнув, ударился мне в скулу и отскочил.
Я взглянул на Омни. Он был Диснеем, забрызганным кровью и мясом, и затем его образ заколебался, и наряду с Диснеем мелькала какая-то тварь, состоявшая главным образом из клыков и когтей, ну а потом он снова превратился в дядюшку Уолта, но уже совершенно чистого.
Большинство из нас, в том числе и я, просто осели наземь: ноги не держали. Ченс и Стив почти что упали. Там, где стояла Анита, осталась пара ботинок с торчавшими из них окровавленными обломками костей.
— Я этого не делал,— сказал «Дисней».
Шериф выхватил пистолет.
— Я вам не верю.— Он решительно выстрелил Омни прямо в сердце.
В течение следующих нескольких минут происходило какое-то гротескное действо. Выкатились маленькие роботы-уборщики — Микки, Дональд и Минни — и, распевая свои стишки, клеймящие позором тех, кто сорит на улице, принялись собирать совками и пылесосами клочья, оставшиеся от женщины, с которой я был знаком полжизни. Когда они принялись чистить ее ботинки — единственное из оставшегося, имевшее хоть какое-то подобие индивидуальности, я последовал примеру Омни и оттолкнул их прочь. Шериф увидел, что я сделал, и пришел на помощь.
