«Священник» прикоснулся к своему кресту, и он превратился в круг с двумя выступами, похожими на ноги, тельцианский религиозный символ.
— Символ, метафора... Неназванные, я думаю, более реальны, чем мы с вами.
— Но вы никогда не видели их, не щупали руками,— заметил я.— Это всего лишь предположение.
— И никто никогда не видел. Но ведь вы никогда не видели нейтрино, тем не менее не сомневаетесь в его существовании. Несмотря на «невозможные» характеристики.
— Конечно. Но существование нейтрино или чего-то там еще такого можно доказать; без них просто не стала бы работать физика элементарных частиц. А вселенная не могла бы существовать.
— Ну что ж, похоже, мы остались «при своих». Вам не нравится мысль о неназванных, потому что от нее попахивает сверхъестественным.
Это было, в общем-то, справедливо.
— Не стану отрицать. Но в течение всех первых пятидесяти — или пятнадцати сотен — лет моей жизни и еще нескольких тысяч лет, прошедших до моего появления, вселенную можно было бы объяснять и без привлечения ваших таинственных неназванных.— Я взглянул на Антре-са.— У тельциан это было примерно так же, не правда ли?
— Да, в значительной степени. Неназванные реальны, но лишь как элемент интеллектуальных построений.
— Позвольте мне задать вам один очень старый, даже тривиальный вопрос,— сказал «священник».— Какова вероятность того, что люди и тельциане, развивавшиеся совершенно независимо на планетах, разделенных расстоянием в сорок световых лет, могли случайно встретиться, находясь на одном и том же уровне технологии, да к тому же оказаться достаточно близкими в психологическом отношении, чтобы вести войну друг с другом?
— Многие люди уже задавали этот вопрос.— Я кивнул Антресу.— И, полагаю, многие тельциане. Несколько человек, полетевших в будущее под моей командой, принадлежали к религиозной секте, которая, по их словам, имела объяснение всему этому. Что-то вроде ваших неназванных.
— Но у вас есть лучшее объяснение?
— Пожалуй, что да. Если бы они находились на значительно низшей технологической ступени, то мы не могли бы вступить в контакт. Если бы они опередили нас на тысячу-другую лет, то не было бы никакой войны. Возможно, истребление.— Антрес издал звук, говоривший о согласии.— Так что это лишь частичное, но никак не полное совпадение.
— Это вовсе не было совпадением. Мы, Омни, были на обеих планетах, задолго до того, как люди и тельциане получили язык — который вам дали мы. Или технологию, развитие которой мы контролировали. Это мы были Архимедом, Галилеем и Ньютоном. А при жизни ваших родителей мы взяли под свой контроль НАСА[20], чтобы задержать выход человечества в космос.
— И дергали за веревочки Вечной войны?!
— Я так не думаю. Полагаю, что мы всего лишь сформировали тачальные условия. Вы могли бы сотрудничать друг с другом, если бы это было в природе характеров ваших рас.
— Но сначала вы удостоверились, что наши характеры отличаются воинственностью,— сказала Мэригей.
— А вот этого я не знаю. Это должно было происходить задолго до меня,— Он мотнул головой,— Позвольте мне объяснить. Мы не рождаемся так, как вы или же вы, Антрес-девятьсот шесть. Я думаю, что нас имеется определенное число, порядка сотни, и когда один из нас умирает, вместо него появляется новый. Вы видели, что я могу делиться на две или несколько частей. Когда настанет время появления нового Омни — когда кто-то из нас где-то умрет,— я или кто-то еще разделится, и половина останется обособленной и уйдет, чтобы стать новым индивидуумом.
— Со всеми воспоминаниями и навыками родителя? — спросила Райи.
— Хорошо бы так. Вы начинаете жизнь как дубликат своего родителя, но проходят месяцы, годы, и его память исчезает, сменяясь вашим собственным опытом. Хотел бы я иметь наследственную память ста пятидесяти тысяч лет. Но все, что у меня есть, это то, что сообщают мне другие мои сородичи.
— Включая эти слухи о неназванных? — добавил я.
— Именно так. И много раз за свою жизнь я задавался вопросом, не могло ли бы это быть заблуждением — неким вымыслом, который мы все разделяем. Это как с религией: не существует никакого способа, при помощи которого вы или я могли бы доказать, что «неназванных» не существует. А если они существуют, то этим можно объяснить многое, не имеющее иного объяснения. Например, параллельное развитие тельциан и людей и их встречу в наиболее подходящее время. Или же случайные взрывы людей.
— Они происходили во все времена,— ехидно заметила Сара.
— Случается множество разнообразных необъяснимых вещей. Большинство из них получают те или иные объяснения. Но я думаю, что иногда объяснения бывают ошибочными. Если бы при нормальном положении дел вы натолкнулись на останки кого-нибудь, погибшего так же, как ваша подруга, вы, скорее всего, подумали бы о какой-то грязной игре, о бомбе или чем-то подобном. Но, конечно, не о прихоти «неназванного».
В разговор вмешался шериф, и его слова дали новую пишу моим размышлениям.
— Я все же не исключаю грязной игры. Мы видели, как вы делали множество вещей, которые мы назвали бы невозможными. И для меня намного легче предположить, что это, так или иначе, сделали вы, чем поверить в существование невидимых злокозненных богов.
— Тогда почему я сделал это с ней, а не с вами? Почему я не сделал этого с Манделлой, когда он был необыкновенно близок к тому, чтобы убить меня?
— Возможно, вы стремитесь добавить перчику в свою жизнь,— ответил я.— Мне попадались такие люди. И вы решили, что нам двоим стоит жить, чтобы сделать ваш мир более интересным.
— Спасибо, он и так достаточно интересен,— с нескрываемой сварливостью в голосе заметил «священник», резко вскинув голову.— И, судя по всему, намеревается стать еще интереснее.
Часть шестая
КНИГА ОТКРОВЕНИЯ
И почти сразу же после этих слов я услышал слабый певучий звук двух флотеров, приближавшихся с разных сторон. Через несколько секунд они стали видимы, а еще через несколько секунд проплыли над нами и опустились в парке.
Это были спортивные флотеры; один ярко-оранжевый, а другой вишневый. Их обтекаемые формы напомнили мне боевые вертолеты времен моей юности — «кобры»,— да они и были похожи на кобр.
Фонари кабин скользнули назад, и из машин выбрались мужчина и женщина. Они тоже были слишком крупными, как и наш приятель, и флотеры покачнулись — казалось, с благодарностью,— освободившись от тяжести своих пассажиров.
