же он пролежал на Перекрестке? Ощупал карманы – пусто, сережки с колечком исчезли. Осмотрелся по сторонам – тропинки почти погасли, надписи – теперь уже самые разнообразные – поблекли.
Ну и кто я?
Он поднял голову. У шелковицы, прислонившись к могучему стволу, стояла встревоженная женщина. И во все глаза наблюдала за сыном. А за его спиной все еще горела желтым одна-единственная тропка с именем, которое здесь называть нельзя.
Кир закрыл глаза и шумно вздохнул. Пора делать шаг.
На верхней галерее внешнего кольца стен гулял ветер.
Кресло, поскрипывая ступицами колес, катило мимо источенных временем и ветром зубцов. За зубцами под низкими сизыми облаками тяжело ворочалось свинцовосерое тело океана.
Когда-то давно Кларисса научилась не задевать камня кладки на поворотах галереи, и за бессчетное количество лет и кругов по внешней стене колеса выточили в монолите гранита едва заметные колеи. После сильных штормов колеи блестели двумя тонкими полосками воды – словно два ручья, текущих по кольцу из ниоткуда в никуда, словно две серебристых змеи, кусающих себя за хвосты, словно символ двойной бесконечности.
Бесконечности, в которую Кларисса заключена, словно муха в янтарь.
Занимался обычный серый день короткого в этих широтах лета. Ветер с ночи окреп и гнал на скалы под стеной высокую волну. Мир наполнял запах рыбы, водорослей и йода.
Чайки, нахохлившись, сидели на парапете галереи, словно странные белые горгульи, перемежаясь с черными горгульями бакланов. При приближении Клариссы они нехотя переваливались за край стены, чтобы через мгновение взмыть с презрительным криком в потоках взвихренного воздуха высоко-высоко, к подбрюшью напитанных влагой туч, и величаво закружиться там в неспешном хороводе.
Когда-то давно она плакала совершенно безутешно, наблюдая за полетом птиц. Это время прошло.
С открытой площадки угловой башни ей открылся берег. Выходящий далеко за кольцо прибрежных рифов мол с ребрами волноломов был пуст. Лишь у его дальнего конца прыгала на волнах утлая лодчонка. Кто-то из слуг вернулся с уловом.
Странный звук пробился сквозь свист ветра и рокот волн – словно гудела где-то за облаками огромная пчела. Звук то появлялся, то вновь пропадал, заглушаемый посвистом ветра среди зубцов стены, но с каждой минутой делался громче.
Что-то приближалось, скрытое облачной пеленой.
Кларисса подалась вперед всем телом. Пальцы вцепились в обода колес, подкатывая кресло к самому краю площадки. Ветер сорвал с головы капюшон и завладел гривой ее волос. Нити серебряной паутины заткали мир, и Кларисса досадливо отбросила их с лица.
Кларисса не волновалась. Долгие годы одиночества научили ее выдержке и стойкости. Она была готова встретить лицом к лицу любую напасть и отвести любую беду от тех, кто доверился ей однажды и по сей день почитал ее как Защитницу и Госпожу.
В миле от нее из облачного плена, прорвав завесу туч и впустив в сумрачный мир сурового северного лета ослепительно-яркий клинок солнечного луча, вырвался странный предмет.
Сияющий в солнечном свете сложный крест со сдвоенной перекладиной, или, скорее, огромных размеров стрекоза, крылья которой в полете оставались неподвижными. Вытянутое тело оканчивалось острым плавником, а нос странного сооружения венчал пребыстро вращавшийся полупрозрачный диск.
В том, что это нечто рукотворное, Кларисса не усомнилась ни на миг.
На ее глазах механическая птица, словно прячась от кого-то, нырнула к самым волнам, едва не коснувшись пенных гребней, и стремительно помчалась сквозь водную пыль по направлению к суше.
К ней, Клариссе.
Она ждала его, не шелохнувшись. Внутренняя пружина закручивалась все туже с каждым пройденным небесным скитальцем ярдом. Совсем скоро напряжение ее достигнет предела, и в мгновение ока сила, равной которой нет больше в этой части обитаемого мира, выплеснется наружу, чтобы разрушать, убивать, менять и создавать заново – если это будет угодно ей, Клариссе.
До кромки прибоя оставалось с полмили, когда Кларисса поняла наконец замысел небесного гостя. Его полет стремился к простертой далеко в море каменной длани мола. Подобно простой лодке, удивительный аппарат собирался пристать к нему.
Все ближе к лику вод. Жадные руки пенистых валов тянутся к нелепым крыльям, под которыми приделаны узкие длинные лодочки, по одной с каждой из сторон округлого тела небесного корабля. Вот волны касаются их, и за хвостовым плавником гостя вырастают каскады брызг, рисуя белопенный пунктир дороги на неспокойном теле просыпающегося океана.
И вот:
– когда Кларисса уже переводит дыхание и ослабляет безумное напряжение внутри, решив, что ни сама нелепая машина, ни те, кто находится внутри нее, угрозы для жителей острова не представляют;
– когда небесный гость уже скользит по гребням волн у самого мола, замедляя ход;
– когда на пирс высыпают все, кто живет у стен замка и питается морем, чтобы помочь безумцу причалить или собрать обломки в случае его неудачи, – в этот момент две быстрые и неотвратимые в своей целеустремленности тени прорываются сквозь облачный щит прямо над приближающимся к пирсу небесным гостем.
Камнем падают на него, пятная небесную серость чадными дымными следами, вырывающимися из-под хищно заостренных крыльев.
Плюют струями огня, который не гаснет, даже коснувшись бушевания волн.
Смешной и нелепый аппарат, словно мелкая птаха, пытающаяся избежать острых когтей сокола, мечется, спасаясь от разлившегося по небу и воде пламени.
Тщетно.
Сдвоенные крылья охватывает огонь. Лопаются скрепляющие их нити. Конструкция искажается, словно сгорающий в пламени свечи мотылек пытается взмахнуть крыльями в последнем тщетном усилии.
Кларисса физически чувствует боль чужого прерванного полета.
Зловещие тени проносятся над замком, отчаянно дымя и рассыпая черный снег копоти. Острый запах, словно от бесчисленного множества раскаленных масляных ламп.
Накатывает, заставляя невольно пригнуться к камню плит, сдвоенный громовой раскат, заглушая крики бакланов и чаек.
Мгновение глухоты. Оглушительная, до звона, тишина.
Слух возвращается, принося оглушительный вой, рев и треск. Из моря огня пылающей бабочкой вырывается гибнущий аппарат, подскакивает над горящим морем, с треском разбивая одно из крыльев с подвешенной под ним лодочкой о непоколебимый гранит пирса, и ввинчивается в воздух, перемахнув стену и осыпав Клариссу дождем искр – лишь для того, чтобы упасть в крепостной двор со звуком рухнувшего птичника.
Кларисса разворачивает кресло и смотрит вниз.
В едином костре полыхают обломки небесной ладьи и курятника, в котором она нашла последний приют. Несушки с безумным кудахтаньем кругами носятся по двору, воздух полон дыма, пуха и перьев, слуги ковыляют к пожарищу с баграми и ведрами, полными воды.
А посреди двора ничком лежит странное существо.
Жестом остановив уже занесших багры слуг, Кларисса покатила к ближайшему пандусу, не озаботясь тем, чтобы
