Я снова поймал себя на мысли, что совершенно не знаю, ни что говорить, ни что делать. Полное стопроцентное бессилие. Тогда, как что-то сказать и сделать придется, потому, что это правда. Красноволосая, как бы ее ни звали, не врет. Она не СЧИТАЕТ, что любит, как некоторые, а именно ЛЮБИТ. И ради этого, чтоб понять сие, и были устроены в свое время различные стены и табу.
- Ты не смотри, что я такая… Прошла огонь и воду, - шмыгнула она, не поднимая головы. – Может на мне печати и негде ставить… Только и ты ведь не монах.
- Об этом я думаю меньше всего, - погладил я ее по голове.
- Я не буду больше. Правда. Я искала тебя давно… Не представляешь, как долго я тебя искала! – Она вновь подняла голову и встретилась со мной глазами. – Я хотела, чтобы ты избил этих подонков-братцев там, на Земле! И поставил на место их дружков! А потом дал окорот тетушке – не представляешь, как она меня ненавидит! Больше Гортензии, хотя я ей всего лишь племянница. Я хотела, чтобы ты защитил меня там, на Земле, и мне не пришлось бы убегать… Но ты встретился мне слишком поздно!..
Я прижимал ее, ласкал, внутренне одергивая себя от любой реплики. Слушать! Только слушать! Любое слово разрушит этот неуловимый миг, когда я могу понять, что творится у нее в душе! Ведь я столько времени мечтал это сделать…
Гюльзар не мастер коконов. Мастер коконов не Гюльзар.
- Я видела тебя во сне, - продолжила она. - Лет с четырнадцати. Мы учились тогда в той дурацкой школе, где ходили в платьях, как у монашек. Гортензия говорила, что это нормально – всем девочкам снятся такие сны, особенно ТАМ. Но я знала, что не всем. Мы не занимались с тобой любовью, в этих снах ты… Просто был. И защищал меня. Я сильная, и всегда была сильной! Чемпионка префектуры, призер первенства Венесуелы… Стрельба, контрас… Но я знала, что ты сильнее! И ты защитишь!..
…Я не видела твое лицо, Хуан. Не знала имени. Ты был просто образом… МУЖЧИНЫ…
- А потом тебя принесли в нашу каюту… - закончила она.
- Ты знала, что я очнусь, когда не пошла вместе со всеми в столовую? Решила покрасить волосы?
Она пожала плечами.
- Чувствовала. Я вообще как дура торчала в каюте всё свободное время. Они все смеялись, подкалывали… Но я чувствовала, это не просто так. И когда…
Я вздохнул и плотнее прижал ее к себе.
И что мне с нею делать? Это, действительно, не Гюльзар. Паула… Мерседес – девушка опытная, и очень-очень умная, хотя и своеобразная. И если она решилась на такое откровение… Ведь она не пыталась и не пытается сейчас меня совратить, хотя могла бы. Нет, она собиралась ПРИЗНАТЬСЯ. Ради этого весь антураж, ради этого девчонки сговорились пустить ее последней, на ночь. Ох уж эти заговорщицы!
- Гюльзар не сильно ревновала? – вырвалось у меня. Мерседес покачала головой.
- Она отошла. Сделала всё, как ты велел – обратилась к нам. Начала рассказывать, всё-всё.
И мы помогли. Действительно, Хуан, помогли. Тормошили ее, проводили курсы коллективной психотерапии.
- …Мы не только ей помогли. – С губ ее сорвалась улыбка. - Мы и друг перед другом раскрылись. Потому и с Сестренками тебе легче, и Кассандра последнее время не задирается. Мы все стали ближе… Благодаря тебе.
Я покачал головой.
- Не такая великая заслуга. И меня в вашем круге нет.
- Ты работаешь с каждой из нас по отдельности, - не согласилась она. - И ты… Мальчик. В твоем присутствии мы бы не смогли, уж извини.
Да, чего уж там! Всё и так понятно.
- Па… Мерседес, солнце, я не могу так быстро. Я…
- Понимаю. – Она кивнула и отстранилась. – Ты же видишь, я не давлю. – По лицу ее пробежала улыбка, а рука прикрыла грудь раскрывшимся было краем полотенца.
- Почему сегодня?
Она пожала плечами.
- Почувствовала, что время пришло. Ты дошел. К тому же, раздал долги, закрыл все старые счета, теперь у тебя совершенно новая жизнь.
- А завтра начнется вторая фаза операции наших сеньорин... – зло выдохнул я, чувствуя, как по кончикам пальцев бежит огонь. Практичная девочка, ничего не скажешь! Впрочем, я уже говорил, что она далеко не дура, хотя иногда пытается ею казаться.
- Я поговорю с Леей, - вскинулась «не дура». – Объясню ситуацию. Ты не представляешь, насколько сильна будет наша партия на шахматной доске Венеры. Сильнее только брак с одной из ее дочерей, но она либо не допустит этого, либо… Не захочешь ты сам. – Голосок Мерседес дрогнул, выдавая очередную недомолвку этой аферистки. Впрочем, понятно, какую. – Зачем тебе мучиться всю жизнь с не ставящей тебя ни во что капризной куклой, с которой не сможешь даже развестись, если есть я? И я за тебя, и душой, и сердцем! Я не просто буду женой, я буду правой рукой! Я – силовик, и я – способная! Тебе ведь нужен будет свой… Ну, например, глава департамента безопасности?
Обожаю эту практичную улыбочку завзятой стервочки! Приятно иметь дело с умными сеньоритами.
А что, пытаться одновременно и взять меня чувствами, открыв ТАКОЕ, и купить… Подобных исполнительниц надо поискать!
Впрочем, подход у нее государственный, так что это скорее плюс, чем минус.
- Паулита, звезда моя… Я не готов.
- У нас есть время, Хуан. Я и не жду от тебя ответа.
Она приблизилась, беглым жестом сдернула остатки полотенца и впилась мне в губы.
Я, словно парализованный ни черта не мог сделать. Тот самый я, что считал, будто смогу оттолкнуть ее, что мне ничего не угрожает. Три ха-ха! Наивный!
Я хотел эту девушку. Господи, как давно ее хотел! Месяцы… Да уж скоро год! С самого момента пробуждения в каюте номер тринадцать!
Хотел, когда она ставила табу.
Хотел, когда проходила в ванную голой, каждый раз, день за днем.
Хотел, когда мылся с нею в душе, когда рамки табу были ослаблены, а мой самоконтроль дошел до поднебесного уровня.
Хотел, когда она спала рядом, всего через несколько кроватей.
Когда видел ее милующейся с «горизонтальными связями», с которыми она настойчиво ходила миловаться в нашу оранжерею, словно дразня меня.
И жутко ревновал, когда ее, наконец, стали выпускать на волю, откуда она приходила довольная, делясь впечатлениями о любовных подвигах. Делясь с девчонками, но озорно при этом поглядывая на меня.
Нет, я не мог оттолкнуть ее. Не в этот раз. И ни в какой другой.
Расчетливая стерва!..
* * *
- Не спишь?
В кухню вошла мама. Я сидел, вытянув ноги на табурет, прислонившись к рефрежиратору, и курил. Делал то, что никогда не позволял себе от слова «вообще». При этом моя всё понимающая мама не сказала ни слова по поводу дыма, спросив лишь про сон.
