— Устал.
— Понял. А зачем ты Марии так подробно все вчерашнее расписал? Еле их с Варварой отговорил от того, чтобы твои сестры к деду за выяснением отношений не побежали. Ты о сестрах-то подумал?
Я довольно улыбнулся — Мария меня не подвела!
— Подумал.
— Общаться, значит, не хочешь… — протянул он. — Ладно, чего звоню. Завтра, перед началом занятий, жду тебя у ректора, сначала будем извиняться перед ним, а потом и перед остальными студентами. Одень костюм, а не то, в чём ты обычно на учебу ходишь. Договорились?
— Договорились.
По вопросу внешнего вида возражать отцу я не собирался — накосячил сам, когда перевозбудился. Да и перед преподавателями и студентами извиняться я собирался искренне, они, а особенно мои друзья, находившиеся ко мне ближе всех, были ни в чем не виноваты. А судя потому, что мне сказала Мария, накосячил я здорово.
Алексии позвонил сам, и убедился, что у Пафнутьевых все нормально. Девушка планировала пробыть с матерью до завтрашнего обеда, а потом собиралась в аэропорт — гастроли продолжались, хоть и подходили к концу. В Москву Алексия планировала прилететь только на следующей неделе и обещала скучать. Пожелав друг другу спокойной ночи, положили трубки.
Уже в одиннадцатом часу вечера уселся за буквари — как бы преподы не начали меня после вчерашнего спрашивать с особым пристрастием. Вика же принялась нарезать вокруг меня круги, демонстрируя свое нетерпение. То она копалась в телефоне, устроившись в кресле напротив в одной коротенькой ночнушке, то садилась перед зеркалом и по третьему разу начинала протирать лицо ватным диском и расчесывать волосы. Но я был стоек и на провокации не поддавался до тех самых пор, пока не закончил с подготовкой к завтрашним занятиям. А потом был душ, под которым я попытался смыть всю усталость, накопившуюся за день.
Как я и предполагал, Вика перед сном мне устроила очередной допрос:
— Романов, что я о тебе ещё не знаю? — вцепилась она мне коготками в грудь. — Быстро говори!
— Ты обо мне ничего не знаешь, госпожа штабс-ротмистр. — улыбался я. — И я тебе ничего не скажу.
— Ну, Лёшка… Как ты это делаешь? — коготки впились чуть сильнее.
— Делаю, и всё. А как, я и сам не знаю.
— А насколько я помолодею?
— Не знаю. Но ты у меня будешь самой красивой и молодо выглядящей госпожой штаб-ротмистром в Корпусе. А остальные сотрудники Корпуса будут гадать, с кем же из генералов ты спишь, если в таком юном возрасте дослужилась до таких высот.
— Брось, Романов! Все и так знают, с кем конкретно я сплю. И еще… Ты на полигоне сказал, что после этой процедуры вырастает сексуальное желание. Так вот, Романов, я требую, чтобы ты во время моего периода реабилитации был в моем полном распоряжении!
Честно говоря, как там правило влияет на женский организм, я мог только предполагать, но лучше было все-таки перестраховаться.
— Викуся! — взмолился я. — Имей совесть! Я и так на износ учусь и служу! Может ты обойдешься… подручными средствами?
— Хuй тебе, Романов, а не подручные средства! — возмущению Вики не было предела. — Соблазнил бедную меня, приручил, будь добр нести хотя бы какую-нибудь ответственность!
— Господи, за что?..
* * *
В среду утром в Университет я ехал в непонятном настроении — с одной стороны, мне было очень неудобно перед друзьями, преподавателями, работниками столовой и остальными студентами за свою несдержанность, а с другой стороны, я был раздосадован тем, что эти дедовские эксперименты мне доставляют столько неудобств. На стоянке никого ждать не стал, тем более приехал рано, и сразу же пошёл к учебному корпусу. Студентов еще было мало, мне никто не кланялся и не пялился на меня дикими глазами, и я сумел хоть как-то успокоиться во время этой импровизированной прогулки.
Кабинет ректора находился на втором этаже, туда я и направился. А судя по встреченным и кивающими мне мужчинам в строгих деловых костюмах, прохаживающимся по первому этажу, стоящих на лестнице и в коридоре второго этажа, отец уже был здесь. Значит кортеж папаши подъехал с другой стороны Универа.
При моем появление в приемной, женщина-секретарь, несмотря на все принятые в Университете традиции, вскочила своего рабочего места, поклонилась мне и распахнула дверь в кабинет ректора.
— Доброе утро, Виталий Федорович! Добрый день, отец! — поприветствовал я их. — Студент Романов для дачи извинений прибыл. — и кивнул.
— Проходите, присаживайтесь, Алексей Александрович. — Орлов указал мне на стул рядом с отцом. Когда же я уселся, он продолжил. — Алексей Александрович, мне вчера звонил Государь и в двух словах описал всю сложность сложившейся ситуации, особо при этом отметив, что вы как бы и ни при чём. Александр Николаевич же, — Орлов покосился на отца, — тоже мне подтвердил, что ваша несдержанность явилась следствием некого… досадного недоразумения. — он немного замялся. — Но, Алексей Александрович, дело в том, что для всех будет лучше, в том числе и для вас, если перед студентами и преподавателями извинитесь все же лично вы… Так будет правильно…
— Я готов, Виталий Федорович. И, прежде всего, хочу извиниться перед вами. — я встал, вслед за мной поднялись и Орлов с отцом. — Уважаемый Виталий Федорович, от себя лично и от всего Рода Романовых приношу свои искренние извинения за произошедшее. Уверяю вас, никакого злого умысла не имел, а действовал подобным образом лишь в крайне расстроенных чувствах. Обещаю, что больше подобное не случится. Заверяю вас, — я уставился на отца, — Род Романовых всенепременно компенсирует Университету, его сотрудникам и студентам все неудобства.
— Алексей Александрович, — кивнул Орлов, — я, как ректор Университета, принимаю ваши извинения. И очень надеюсь, что подобного больше не повторится.
Он протянул мне руку, которую я пожал. После этого ректор обменялся рукопожатием с отцом.
— Виталий Федорович, не могли бы вы нас оставить… — попросил отец.
— Конечно-конечно… — Орлов вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.
Отец обозначил улыбку и сказал:
— Вот примерно такими словами перед студентами и извинишься.
— Примерно так я и собирался. — кивнул я. — А что мне остается делать? Какая же стыдоба будет, папа, стоять перед толпой студентов с преподавателями и извиняться за то, в чем виноват только косвенно!
— Не заводись, Алексей. — он посерьезнел. — Поверь, тебе в жизни ещё не раз придётся подобное проделывать. Вспомни того же самого князя Юсупова, которому пришлось наступить на собственную гордость и извиняться перед семнадцатилетнем пацаном за действия своей дурной внучки.
— Странная какая-то аналогия, не находишь, папа? — поморщился я. — Но смысл я все же уловил. Ладно, ругаться не будем, а ты не переживай — постараюсь извиниться перед студентами со всем благородством, присущим Роду Романовых.
— Именно это я и хотел услышать от тебя, Алексей. — кивнул он. — А чтобы хоть как-то успокоить твою совесть, обещаю, что все особенно сильно пострадавшие студенты получит компенсацию. И после твоих извинений я это перед ними подтвержу. Хотя, там серьезных случаев не было вообще, так, сознание потеряли… Легче тебе стало?
— Гораздо, папа.
Для извинений Орлов выбрал самую большую римскую аудиторию Университета, которая вмещала в себя не меньше трехсот человек. И была она забита до отказа, и гудела, как потревоженный улей. Если прикинуть объективно, я при всём желании не мог в столовой напугать столько человек. Видимо, на редкое зрелище принесения извинений Императорским Родом пришло посмотреть много лишнего народа, перед которым извиняться было не за что. Но, как говорится, ничего страшного, в этот раз можно и усмирить свою гордость.
При нашем появление, как и в случае с секретарём в приемной Орлова, студенты с преподавателями не стали соблюдать неписаные правила Университета — они не только встали, но и поклонились нам с отцом. Когда же студенты распрямились, Орлов жестами показал им сесть обратно на место. Я вздохнул, натянул на лицо соответствующую моменту маску озабоченности, и направился на кафедру, по дороге всматриваясь в лица. Злости никакой я не заметил, как и ехидных улыбок — на лицах студентов всё-таки преобладала заинтересованность с налётом подобострастия, да и чувствовал я только напряжение и интерес.
