В одиночку ни пить не принято, ни курить. И здесь нет такого, как в мое время, когда смолят сигареты на ходу. Тут все степенно, компанейски, с ритуалом. Вот и позвал меня кирасир на крылечко, за компанию. Впрочем, может, дело не в ритуале. Может, все дело в той намертво въевшейся привычке: солдаты по одному не ходят. Даже если это солдаты элитных кирасирских войск.
Мы остановились на ночлег в Изборске, на постоялом дворе в посаде у большой старинной крепости. Пока готовился ужин на всю нашу команду, каптенармус Рожин убежал шептаться с каптенармусом изборской гарнизонной роты, ну а я пошел навещать очередного размещенного на постой больного солдата. Такое у нас с Рожиным разделение труда. Он общается со снабженцами о своем снабженческом, а я – со строевыми, о солдатском.
– Как же это вас так угораздило?
Закутанный в теплый купеческий полушубок кирасир пожимает плечами и пыхтит трубкой.
– Да вот же ж. Зима – она всегда свою жатву соберет. Не бывало такого, чтобы вдруг зимой да никто не захворал. Теперь вот зима меня на прочность пробует. Врешь, не возьмешь! Мы, Строгины, всегда крепкие были!
– Дай бог здоровья! – соглашаюсь я.
– А скажи-ка мне, пехота, вы когда на войну выступать собираетесь?
Я пожал плечами.
– Думаю, перед самым ледоходом. Чтобы пушки еще по льду переправить, но при этом побольше зимы на квартирах переждать.
Кирасир посмотрел на меня с сочувствием.
– Да уж, хлебнете лиха.
– Так война же… – начал было я, но кирасир замахал руками.
– Я тебе сейчас не про пруссаков говорю. Там-то понятно, что все лиха хлебнут. Я тебе за другое говорю. – Он откашлялся и с видом знатока пояснил: – Смотри, какая штука. Мы вот, к примеру, хоть и вышли в самый разгар зимы, да еще и по самой стуже марш делали, однако наш полк, даст Бог, уже к середине февраля встанет на зимние квартиры в Якобштадте. И по всему выходит, что Великий пост наши на квартирах встретят. А вы, получается, в самый разгар поста маршировать пойдете. Потому и говорю, капрал, что не завидую я вам.
А и правда. Скоро же пост! Я невольно вспомнил, как мы прошлой весной страдали в Луге. Муштра, постоянные экзерциции, весенняя слякоть, авитаминоз и вдобавок ко всему – Великий пост, будьте любезны. А сейчас нам предстоит все то же самое, но только еще и на марше. Ну замечательно. Настроение немножко испортилось, и я попробовал приподнять его неуклюжей шуткой:
– Понятное дело. Когда такое было, чтобы кавалерия пехоте завидовала?
– Да вот сейчас прямо такое и есть, – поморщился кирасир. – Из нас нынче такая кавалерия – хоть плачь! Треть полка на слабых драгунских конях ходит, у остальных так и вовсе извозные клячи. Полк на марше медленнее пехоты движется. Добрых кирасирских коней даже у начальства нету. Смех один, а не кони. А даже если бы и были… Генерал наш новый, молодой граф Румянцев, всю жизнь в пехоте прослужил, с кавалерийским делом раньше не сталкивался. Еще прошлым летом у Василия Абрамовича Лопухина генеральскому делу учился, под его приглядом сводные гренадерские полки формировал. А по осени уже гляди-ка, над всем рижским кавалерийским корпусом наиглавнейший командир. Ни одного смотра кавалерии не провел, зато приказы писать мастак. Марши задает такие, будто мы не конница, а птицы. Эх! Хлебнем мы еще с ним горя, попомни мои слова!
Ну да, действительно. Где ж еще зубоскалить над начальством, если не в курилке?
* * *
Ужинали теплой ячневой кашей со шкварками. Я со своими за одним столом, Рожин со своими – за соседним. И, как водится, обсуждали планы на завтрашний день.
– Господин капрал, а как вообще мы их узнаем – беглых солдат?
Я поморщился и выставил перед собой ладони:
– Чего ты так официально, Степа? Мы ж все-таки за столом, а не в линии.
Степан чуть выпрямился и продолжил:
– Я просто чего думаю, Жора. Ладно если беглый в мундире полка будет. А если он его, мундир то есть, на крестьянскую одежу сменять успел да бороду отрастил? Как теперь его узнать-то? На человеке же не написано, беглый он или нет. Как их вообще находят – беглых? Крестьянина-то, бывает, какой-нибудь помещик уведет с дороги в свою деревню, и поминай как звали, годами найти не могут. А если даже и найдут – то потом между помещиками тяжба на несколько лет. Вон, у нас история была, мужик на Купалу девку умыкнул да женился на ней. Уже и хозяйство у них, и дети пошли, а баре все за них судятся. А с солдатом-то как быть?
И правда, а как? Я вот, если честно, тоже никакого понятия не имею. Но что-то ответить надо. Я капрал, мне нельзя показывать солдату, что я чего-то не знаю. Хоть мы со Степой и служим вместе одинаковый срок, а все одно – нельзя. Так что делаю суровое лицо и говорю, уверенно так:
– А с чего это вдруг ты решил, что на беглом не написано, что он беглый? Еще как написано! Вот смотри.
Солдаты посмотрели. Я коротко кивнул и, не меняя выражения лица, резко и отрывисто гаркнул:
– Встать! Смирно!
Деревянная миска с остатками каши летит на пол, шестак мгновенно вскакивает и вытягивается в струнку.
Улыбаюсь и показываю рукой за соседний стол, где точно так же застыли по стойке «смирно» возницы Рожина. Стоят, тянутся, а на лицах написано недоумение. Они, конечно, нестроевые, но у господина Стродса не забалуешь. Вон, и сам каптенармус вроде бы и служит уже десяток лет, и по званию каптенармус старше капрала и равен ундер-офицеру, и при мне всю дорогу пытается быть «дядькой», а вон, чего-то переминается на скамейке. Видно, что даже его тянет подняться.
– Вольно! – и уже спокойным голосом: – Садитесь, чего вскочили-то.
Успокаивающе машу рукой рожинцам – не тянитесь, мол.
Парни переглянулись с каким-то недоумением, и я поясняю:
– Вот примерно так это и работает, братцы. Муштра меняет человека. Вспомни, сколько времени мы потратили на экзерциции в прошлом году? А это у нас еще очень гуманный полк, от нас солдатики не бегают.
О, вроде поняли. Загалдели все сразу:
– Ну да, считай, только этим и занимались! Особенно в Луге!
– Я думал, пятки до колен стопчу на всех этих поворотах да перестроениях!
– А этот вот «выпад» помнишь? А потом еще «замри»?
– Шутить изволите, господин капрал, – ворчит один из рожинских возниц.
Поворачиваю голову, смотрю на него пристально, подражая ундер-офицеру Фомину. Возница утыкается
