её глазах. — Она — простая служанка. Думаешь, меня может ранить, если ты пару раз облапаешь служанку? Уверена, что время от времени этим грешит едва ли не каждый сеньор. Тоже мне — проблема! Делай что хочешь, но лишь надеюсь, что ты будешь достаточно умён для того, чтобы не привязаться к этой девке.
— Кара… — вновь попытался что-то сказать Давин.
— Чем скорее девчонка забеременеет, тем скорее мы забудем об этом! — отрезала женщина. — Так что тебе придётся потрудиться. Она будет приходить к тебе каждую ночь до тех пор, покуда мы не поймём, что всё получилось.
Так оно и вышло. Молоденькая смазливая служанка тайком пробиралась в его постель практически каждую ночь. Иногда, чувствуя себя уставшим, Давин отсылал её сразу же. Но обычно она задерживалась на некоторое время. В это время в спальне не горели свечи и камин, так что лорд с трудом угадывал очертания лица девушки и, вполне возможно, даже не узнал бы её, столкнись они где-нибудь при свете дня. Он не мог не понимать — что бы там ни говорила Кара, но её ранило сложившееся положение вещей, а потому он свято соблюдал её наказ и старался воспринимать девушку (он сознательно не называл её никогда по имени) лишь как некий сосуд для его будущего ребёнка.
Прошло больше двух месяцев, в течение которых Давин добросовестно «трудился» по выражению Кары, до того времени как она, улыбаясь, сообщила, что Нара, похоже, понесла. Это была уже привычная для бедной женщины улыбка, при которой глаза почти всегда оставались печальными. Для Давина это означало, что его «трудам» пришёл конец, чему он был, говоря откровенно, немало рад.
С этого дня Нара исчезла из его жизни. Он понятия не имел — чем она сейчас занимается и где живёт. Он предполагал, что Кара держит её где-то поблизости и, скорее всего, освободила ото всех работ, опасаясь осложнений. Всё это было теперь неважно — главное было дождаться ребёнка. А ещё надеяться, что его несчастная супруга справится со всем этим.
В следующем году, в разгар месяца жаркого 5 Кара одним ранним утром вызвала мужа к себе. Войдя, он увидел на её руках маленький комочек, завёрнутый в отрезы белоснежной ткани. У него появился ребёнок.
— Ну что, Давин Олтендейл, — проговорила Кара, и он заметил, что глаза её красны, будто она только что плакала. — Теперь у тебя есть дочь.
— Дочь? — опешил тот. До сих пор он почему-то даже ни разу не подумал о подобной возможности.
Волна разочарования накрыла лорда. Однако, подойдя ближе и взглянув на этого сморщенного и взъерошенного человечка с какой-то странной коричневато-фиолетовой кожей, он вдруг ощутил тепло и счастье. Это был его ребёнок!
В тот же день было официально объявлено, что госпожа Кара Олтендейл успешно разрешилась от бремени. Три дня весь Танн, не говоря уж о замке сеньора, шумно отмечал эту нежданную радость. А на двенадцатый день девочку торжественно внесли в храм Арионна для обряда наречения 6. Нарекателем, по просьбе Давина, стал не кто иной как Увилл.
Счастливые родители не раздумывали с именем. Стоя перед жрецом Арионна, держащим ребёнка, Увилл произнёс ритуальную фразу: «Да будет Белый Арионн знать это дитя под именем Солейн!». Это имя для девочки придумала сама Кара, и означало оно «Лучик».
Глава 5. Накануне свадьбы
Давин души не чаял в дочери. Он даже не предполагал, что можно кого-то так любить — беззаветно, неистово, едва ли не до слёз. И особенно радовало его то, что Кара, похоже, тоже от всей души полюбила малышку. Вначале ему показалось, что она относилась к приёмной дочери довольно холодно, хотя и пыталась тщательно скрывать это. Но всё же доброе сердце его супруги, истосковавшееся по детям, не могло долго держать оборону. Всего через несколько дней после «родов» её уже было не оторвать от Солейн. Кара выпускала девочку из рук практически лишь для того, чтобы её покормили.
Кормилицей для Солейн Кара выбрала, конечно же, не Нару. Истинная мать новой наследницы Олтендейлов исчезла. Она больше не появлялась в спальне Давина, чему тот был очень рад, но и на птичьем дворе теперь орудовал вместо неё парнишка лет двенадцати. Конечно же, Давин ни на секунду не подозревал, что с девушкой случилась какая-либо беда — Кара была не таким человеком, чтобы поступить подобным образом. Возможно, Нару отослали на какую-нибудь ферму.
Впрочем, уже через несколько дней после рождения Солейн Кара обмолвилась о том, что основная их цель по-прежнему не достигнута. Действительно, хотя передача ленного права женщине не противоречила Кодексу, и такие случаи иногда действительно случались, всё же иметь наследником сына было куда предпочтительнее по многим причинам.
Одной из таких причин, и одной из самых существенных было то, что в сложившемся патриархате отношение вассалов к правительнице-женщине не всегда носило необходимую долю уважения. Чаще всего перед такой правительницей возникали лишь два возможных пути — либо превратиться, по сути, в мужчину, либо выйти замуж и обрести защитника в лице супруга.
Но так или иначе, а пока Давин решительно отверг даже саму мысль о том, чтобы вновь обзавестись согревательницей постели вроде Нары и попытаться зачать сына. Признаться, он сам иногда не верил в подобное — их интимная жизнь с Карой явно не била ключом и потому, казалось бы, всё его изголодавшееся мужское естество должно было бы стремиться к продолжению этого праздника сладострастия. Но те уважение и искренняя дружба, что он питал к жене, неожиданно сводили на нет всё удовольствие от данной ситуации.
Кара была права — во все времена лорды не гнушались пользоваться своей властью по отношению к служанкам и простолюдинкам своего домена. Более того, это, по сути, не считалось изменой, и некоторые из них даже не думали скрывать свои похождения от жён. Вот только Давин был из иного теста, и за все годы брака он ни разу не спал с кем-то кроме жены. До недавнего времени, разумеется…
Но сейчас пока вполне можно было остановиться и сосредоточиться на Солейн. Давин должен был сделать всё возможное, чтобы девочка пережила первые, самые опасные годы своей жизни. Именно в этот момент он вдруг начал бояться всего — возможных войн в центральных доменах, внезапных эпидемий синивицы, алой лихорадки, которая всегда дремала где-нибудь неподалёку… Он боялся неловкости прислуги, что может уронить Солейн, боялся, что та может подавиться едой… Впервые в жизни он осознал опасность пожара в замке, который хотя
