искажённый динамиком мужской голос.
Пикнул электронный замок, и охранник распахнул передо мной дверь. Провожатый отступил в сторону, пропуская меня.
Я вошёл в отделанный морёным дубом кабинет и остановился. Шесть пар глаз сверлили меня. Якудзы стояли неподвижно, и все вместе мы представляли немую сцену. Из присутствующих я знал только Орочи и Хондзи — отца и дядю Кенджи Исикавы. Остальные, видимо, тоже были боссами клана. Похоже, я появился невовремя: якудзы обсуждали дела. Но, раз впустили…
Обведя всех взглядом, я медленно поклонился и замер.
— Господа, рад представить вам моего сына — Исикаву Кенджи, — раздался резковатый, низкий голос Орочи. Он слегка дрожал — возможно, от волнения. — Я просил его приехать ко мне сегодня.
Со мной поздоровались сдержанными поклонами и кивками. Похоже, не все были счастливы освобождению Орочи. Своим отцом я не называл его даже мысленно и не очень представлял, как отыгравать роль сына, столько лет росшего без папки и вот дождавшегося встречи с ним.
— Нам нужно закончить дела, а потом мы с тобой поговорим, — сказал Орочи Исикава, глядя на меня. — Хондзи-сан, проводите Кенджи в мою комнату, если вас не затруднит.
— Конечно, Орочи-сан.
Дядя поманил меня, и вы вышли через дверь в дальней части кабинета, оказавшись в узком коридоре. Шагая за Хондзи, я чувствовал лёгкую досаду: ждать в мои планы не входило. Если это затянется, надо будет уйти.
Хондзи открыл одну из дверей и пропустил меня в небольшую комнату.
— Подожди здесь, — сказал он. — Отец скоро придёт.
Не дожидаясь ответа, дядя закрыл дверь. Выждав минуту, я проверил, запер ли он меня. Оказалось, что нет. Можно было выйти и прогуляться по коридору. Но зачем? И потом, в нём, конечно, имелись камеры. Охрана увидела бы, как сын Орочи Исикавы болтается по отелю вместо того, чтобы дожидаться встречи с отцом.
Мебели в комнате не было, и я опустился на циновку, подвернув ноги. Если бы не гибкость моего нового тела, даже не знаю, как бы я сидел в этой стране, где редко можно пристроить задницу на стул, кресло или диван. Большинство упорно предпочитает следовать традициям и максимально использовать пол.
Явно Орочи должен был не через пять минут подойти, так что я решил провести время с пользой и занялся медитацией. В последнее время мой паразит не причинял физической боли. Он креп, хорошо питался, рос и набирал силу. Однако я допускал, что видения, которые посещали меня, могли быть связаны с его присутствием. Поэтому я пытался изучить его, насколько возможно. Проникнуть в сознание паразита я пока не мог, но пытался. Искал пути, так сказать. Каждый раз, когда я пытался вскрыть его защитную оболочку, он вспыхивал алым и отчаянно сопротивлялся. И всё же чувствовалось, что грань между нашими аурами истончается. Паразит постепенно уступал. Вот и теперь я занялся тем, что собирал Ци и направлял её на разрушение энергетической оболочки иномирной твари. Я словно стачивал постепенно рубиновые стенки его кокона. Уже чувствовалось, как внутри пульсирует, дёргается и трепещет чужое и, я бы сказал, чуждое, сознание. Но мне нужно было добраться до него, чтобы научиться контролировать.
Примерно час или полтора я занимался тем, что разрушал защиту магического паразита. Мне даже показалось, что осталось совсем немного. Ещё небольшой нажим, и кокон лопнет, пропустив меня. Что я буду делать потом? Как стану контактировать с иномирным существом? По правде сказать, я пока даже не представлял. Это был случай, когда исходные данные настолько скудны, что действовать можно только по ситуации.
Мои штудии прервал Орочи Исикава.
Он вошёл в комнату и остановился на пороге, глядя на меня. Я поднялся.
— Привет ещё раз, Кенджи, — проговорил якудза.
Выглядел он немолодо. Морщины, глубокие и мелкие, делали его худое лицо похожим на иссечённую временем статую. Коротко стриженные волосы уже тронула седина. На левом виске белел старый шрам. Кажется, от задевшей по касательной пули.
— Отец, — я поклонился вместо приветствия.
— Садись, — Орочи сделал несколько шагов ко мне и опустился на циновку.
К счастью, попытки обнять сына он не предпринял. Похоже, якудза не был сентиментальным малым. Учитывая, что я и к своему отцу относился с большой насторженностью (про любовь вообще не говорю), этот чужой человек был для меня только олицетворением очередной трудности, с которой я столкнулся в новом мире, новой жизни и новом теле — не более того.
Я тоже сел, оказавшись лицом к лицу с отцом Кенджи Исикавы.
— Понимаю, что для тебя я чужой человек, — заговорил, глядя на меня, якудза. — Много лет мы не виделись. Вероятно, ты винишь в этом меня. То, что я тот, кем являюсь.
Орочи замолчал, как бы давая мне возможность подтвердить или опровергуть его предположение.
— Орочи-сан, я не рассчитываю, что вы перестанете быть тем, кем являетесь. И не держу на вас обиду. Но я не хочу быть тем, кем являться не желаю.
— То есть, сыном якудзы? — немного помолчав, уточнил Орочи.
— Нет. Сыном якудзы я родился, и этого изменить нельзя.
— Тогда кем ты не хочешь быть, Кенджи?
— Якудзой.
— Ах, вот оно что, — Орочи Исикава покачал головой. — Понимаю. Но я не собираюсь тебя заставлять совершать вещи, которые противны твоему… желанию. Однако ты должен понимать, что являешься членом клана «Бураку сунеки», хочешь ты того или нет. Дети якудзы принадлежат якудзе.
— Предпочитаю принадлежать себе.
Орочи покачал головой.
— Но это невозможно.
— Почему? Кто может меня заставить быть тем, кем я не хочу?
— Заставить? Никто не станет тебя заставлять. Клану не нужны невольники. Мы — одна семья. Поддерживаем друг друга, защищаем. Прикрыть члена твоего клана считается высшим проявлением храбрости. Мы трудимся ради общего дела добровольно. Иначе ничего хорошего не выйдет.
— Рад слышать, Орочи-сан.
— Ты не хочешь называть меня отцом? Настолько сильно желаешь отделиться от клана?
— Я понимаю, что «Бураку сунеки» поспособствовал моему поступлению в менториум. По идее, я должен за это отплатить. Но в то же время я осознаю, что моё поступление в интересах клана. Так что я лучше покину менториум, если…
— Подожди! — Орочи поднял ладонь, призывая меня сделать паузу.
Я замолчал.
