этого я не ожидал! Если это правда, конечно.
— Что же вы намереваетесь им противопоставить?
— Сорвать планы. Сейчас это важнее всего. А там уже, когда распутаем весь клубок, будем действовать тихо и аккуратно.
— То есть, всё же устраните главных заговорщиков?
— Когда они не будут этого ожидать. Может, через полгода или год. Сейчас Таросов и остальные окружены надёжной охраной, они пугаются буквально каждого шороха, потому что знают, что ходят по краю. Но рано или поздно они потеряют бдительность. Когда решат, что никто их не подозревает.
— Как вы планируете их убрать? Сымитировать серию несчастных случаев?
Хропотов улыбнулся одними губами.
— Пусть это вас не беспокоит. Виновные будут наказаны, опасные личности изолированы, а гармония восстановлена. Это ведь главное, так?
— Вы говорите со мной так, будто я псих, повёрнутый на порядке.
— Простите, я просто хотел обозначить сферу общих интересов. Наметить точки соприкосновения, так сказать.
— Проехали, — я махнул рукой, сделав вид, что у нас полный ажур и взаимное понимание, хотя это скользкий тип явно при первой же возможности продаст меня с потрохами.
Так же, как и его хозяева. Я подозревал, что Мафусаилы лично контролируют операцию «Узнай, что не так с Амосом Адитумовым», так что едва ли моя безопасность имеет в данной заварушке хоть какое-то значение. Придётся самому позаботиться своей шкуре.
— Я читал ваше досье, лейтенант, — проговорил Хропотов. — У вас фобия, которую вы упорно скрываете. Но всё фиксируется, и мне известно, что вы проходили реабилитацию, пытаясь избавиться от неё.
— Что с того? — я не понял, зачем он завёл этот разговор.
— Отчего она у вас? Агрофобия не возникает случайно.
— Если вы такой всезнайка, почему не выяснили? — я хотел дать ему понять, что он не тот парень, который может с наскока лезть в мою личную жизнь.
— Это из-за смерти родителей, да? Они погибли в авиакатастрофе, — на лице Хропотова было написано участие, но всё это фальшь.
— Иного объяснения нет, — ответил я холодно и отвернулся.
— Вы чувствуете себя неполноценным из-за своего страха? Испытываете неуверенность?
— Нет, что-то не замечал такого. Просто не люблю летать.
Пора положить конец этому разговору, пока я кое-кому не врезал!
— Мы можем вас вылечить. Гарантированный результат. Стираем неприятные воспоминания, и вы выходите из клиники с чистым разумом. Сможете хоть в кругосветку на авиалайнере отправиться.
— Заманчиво, — кивнул я, беря наушники. — Я подумаю.
— Обязательно, — отозвался Хропотов, откидываясь в кресле.
Больше он не заговаривал со мной, и я смог насладиться музыкой. Наверное, отчасти разведчик был прав, и мною действительно движет стремление найти гармонию в безумном мире. Вот только сам Хропотов — часть хаоса и никогда не убедит меня в обратном.
Раздался звонок. Взглянув на экран, я увидел, что это Ветров. Значит, о моём побеге стало известно, и меня ищут. Помнится, Мила говорила, что командор желает иметь со мной серьёзный разговор. Возможно, когда-нибудь я всё ему объясню, но сейчас явно не время. Сбросив вызов, я отдался во власть симфонии Листа.
Самолёт сел на аэровокзале имени Кингсфорда Смита. Пока он катился по взлётной полосе, я отстегнул ремень и достал из шкафа над сиденьем сумку.
— Какие планы? — поинтересовался Хропотов.
— Хочу нанять водителя и отправиться в Жесьен-Морди.
— Не теряя времени? Я с вами. Но лучше взять машину в аренду.
Мы медленно прошли между сиденьями в потоке других пассажиров.
— Вы знаете дорогу?
— Воспользуемся навигатором.
— Не хотите, чтобы появился лишний свидетель?
— А зачем он нам? — хмыкнул разведчик.
— Тоже верно.
Через пять минут мы сошли по трапу и вслед за другими пассажирами направились к зданию аэровокзала.
— У вас тут должен кто-то быть, — сказал я. — Не один же вы приехали.
— Само собой, — кивнул Хропотов. — Нас поддержат, если что. Опасаетесь сюрпризов?
— Почему кто-нибудь из ваших коллег не может доставить нас на место?
— Всё должно выглядеть естественно. Кстати, как насчёт перекусить перед выездом?
— Я не против.
Пройдя через таможню, мы отправились в ближайшее кафе. Я заказал круассаны и чашку «эспрессо», а Хропотов — пирог с мясом и фруктовый чай.
Минут через двадцать мы вышли и поймали на улице белое с синими шашечками такси. Попросили отвезти нас в ближайший пункт аренды автомобилей. Машина тронулась, набрала скорость, и за окном начали мелькать виды Сиднея: небоскрёбы, виадуки, переплетения монорельсов и сплошные потоки автомобилей. В городе было полно лавок, многие из них рассчитаны на туристов. В витринах были выставлены наряды индейцев, лодки, копья, луки, вырезанные из дерева и вылепленные из глины маски. Большая часть из них была раскрашена белым, чёрным и коричневым. Всё это производилось в Сиднее или окрестностях, и аборигены не имели к подобной сувенирной продукции никакого отношения. Предметы туземного быта изготавливались в маленьких мастерских по рисункам, а многое вообще выдумывалось. Говорят, правда, что в глубине Австралии, в джунглях, ещё сохранились племена охотников за головами, но я думаю, это миф. Страшная сказочка для туристов.
Разглядываю Сидней, я размышлял о том, насколько он не похож на родную Москву. У австралийской столицы не было ничего общего с городом, к которому я привык. Кажется, что люди здесь приложили все усилия к тому, чтобы придать Сиднею вид курорта: пальмы, аллеи, парки, укромные садики, втиснутые между высотными домами, каналы с коваными решётками. Когда-то давным-давно человек боролся с природой, стараясь вытеснить её за пределы города, теперь же он занимается обратным — пытается уговорить её вернуться. Невольно мне вспомнилась Москва после дождя: блестящие лужи, промытые улицы и дома, обострившиеся контрасты и влажный, наполненный озоном воздух. И в то же время ощущение, будто ты идёшь по кишке гигантского разлагающегося монстра — особенно когда наступает вечер, и вдоль улиц зажигаются фонари, заливающие всё вокруг холодным белым светом.
— Знаете, что объединяет преступления, совершённые киборгами, которые были инфицированы «Азраилом»? — спросил вдруг Хропотов, глядя прямо перед собой.
Его виды Сиднея явно не интересовали.
— Убийства, — ответил я, не задумываясь.
— Верно. И террор. Жестокость, цинизм, презрение к человеческим жизням.
— И что?
— Это не характерно для машин. Сбрендивший искусственный разум может напасть на людей, но он не станет вести себя, как маньяк, или брать заложников. Это
