30.06.1941
Ссешес Риллинтар
— Приветствую вас, хумансы!
И дальше пошпарил прямо по легенде, выученной для игры:
— Старший сотник наземной разведки Дома Ril’lintar — S’seshes Ril’lintar к вашим услугам.
Вытаращенные глаза и явно ничего не понимающие лица заставили Сергея вклиниться в разговор:
— Да он инопланетянин, как у инженера Лося в «Аэлите», — сами посмотрите, у немцев черного цвета кожи не бывает, да и глаза с ушами явно нечеловеческие. Мужик хороший, проверенный, мы с ним сегодня вечером двух немецких мотоциклистов убили. Хотя и очень странный.
Зло посмотрев на Сергея и заставив его резко прекратить перемывать мне кости, я произнес:
— Давайте сперва вы покушаете, а я с вашими ранениями разберусь. Как я понял, самое серьезное у тебя, старшина, значит, с тебя и начнем.
Со стороны Сергея донеслась почти зрелая мысль, вызвавшая у новых знакомых удивленное и заинтересованное выражение на лицах.
— Ты уверен? Сам же говорил, что в нашем мире магии очень мало, вспомни, как тебя тогда ломало.
— А что ты предлагхаешь? У него оскхолочное ранение верхней части бедра — разрублены мышцы, скорее всегхо, повреждена суставная сумка — понимаешь, его сюда несли, и в ближайший месяц сам он ходить не сможет. Значит, такхая обуза для нашего отряда не нужна. Вывод: либо я пытаюсь его лечить магхией, как это ни неприятно, либо мы его сейчас прирежем, для тогхо чтобы не расходовать на него еду и чтобы он не смогх разгхласить врагхам наш состав, вооружение и направление перемещения. Хочешь сделать это сам или мне доверишь, хуманс?
Выражение полного и дикого остолбенения на лице Сергея и на лицах окружающих бойцов при виде протянутого тесака могло соперничать только с удивленно-испуганными глазами старшины, до которого начало доходить, что его могут прирезать.
— Я так и думал. Значит, будем лечить.
Тогда же
Сергей Корчагин и прибывшие бойцы. У костра
…Сползающиеся на глазах края раны, выталкивающие из тела гной, сукровица и кусочки раздробленных костей — довольно неприятное зрелище. Вот тонкой белесой рыбкой показался осколок металла и выскользнул на землю, еще миг, и края раны сомкнулись, оставив тонкий розовый шрам, зигзагом прошедший по коже бедра…
Сложившаяся фигурка в лохматом мешковидном костюме, дергающаяся в судорогах и скребущая землю когтями, вызвала у красноармейцев недоумение, немного разбавившее удивление от волшебного, на их глазах случившегося заживления раны.
— Что это с ним? Как он это сделал? Кто это? — буквально забарабанили по Сергею вопросы.
— Да сам не знаю. Но явно не человек. Да вы сами сейчас слышали. Он когда меня в первый раз увидел, чуть на ломтики не порезал и не съел. Спрашивал, кто я и какой сейчас год. Потом извинился и сам вот так же вылечил. Абсолютно бесчувственный, очень злой и, по-моему, не особо любит людей. Почти постоянно шутит или говорит то, что он считает шутками, иногда очень сильно меняется, как будто в нем просыпается кто-то другой. А крутит его, потому что, как он говорит, у нас в мире очень мало магии, и когда он колдует, его вот так ломает…
— Это получается, что ему…
— Ну да, четыреста шестьдесят девять сезонов.
— Так люди же столько не живут!
— Я тебе сколько раз повторять буду: он дроу. А не какой-нибудь хуманс.
— Слышь, Серега, инопланетянин-то твой того. Может, его прирезать, пока он нас не прирезал?
— Он же вас не прирезал, вылечил, накормил, а ты сразу — того. Старшина, ты это, заканчивай! Я тебе как комсомолец говорю! Нельзя так. Мужик он умный, беспредела творить не будет. Он тут трезвую мысль о создании партизанского отряда высказал. Да и, по его словам, у него военного опыта поболе, чем у нас всех, вместе взятых. Так что за него держаться надо. Видели бы вы, как он вчера немцев валил, безо всякого выражения лица, как мух — хлоп-хлоп, и два трупа, да и потом такую ловушку с мотоциклом сделал — ни в жизнь не догадаешься. Так что мужик он нужный, а что странный, так это у всех бывает.
— Он что, инструктором в Испании воевал?
— Нет, он у себя на родине где-то лет триста в постоянных боях провел, ну, по его словам.
— Сколько? Сергей, лапшу-то не вешай.
— Да он сам так сказал — ему, значит, четыреста шестьдесят девять лет сейчас…
Дайте, что ли, карты в руки — погадать на короля!
М/ф «Бременские музыканты»
01.07.1941
Ссешес Риллинтар
Коридоры, коридоры, покрытые пылью, — коридоры памяти. Как много находится в их гулких тоннелях — мгновения смеха, грусти, равнодушия. Крупицы воспоминаний перекатываются в закромах разума, всплывая и показывая себя. Вот первая прочитанная книга пролетает, оставляя за собой вкусный шлейф запаха бабушкиных «печенек» — ты ел их не глядя, не в силах оторваться от приключений Мумми-тролля и его друзей. Вот миг радости первой, окончившейся победой поездки на велосипеде. Картины спешат — они наслаиваются друг на друга, переплетаются, показывают фантасмагорические кадры — первая учительница, выпускной, бойня в каком-то подземелье, приемная комиссия, расчлененные человеческие тела, и над всем этим шепот, шепот «Lloth kyorl dos!» — Ллос хранит тебя!
Воспоминания… от них не спрятаться, не убежать, они, как самая лучшая ищейка, найдут тебя и мигом превратятся в самого страшного из палачей — картины пыток, ощущение рукоятки кинжала, вонзающегося в податливую, еще живую плоть. Разум понимает, что это не твое, это не ты! Но память… память, как самый страшный зверь, бьет когтистой лапой, утверждая: «Ты! Это все ты! Помни!»
Судороги бьют беззащитное, скорчившееся тело, выдавливают из хрипящего горла странные для окружающих людей фразы: «Jiv’elgg lueth jiv’undus phuul jivvin!», «A’dos quarth!».
Перед открытыми бессмысленными глазами раз за разом встает картина человеческой деревни с выпотрошенными и разрубленными жителями, валяющимися на улицах, гордость за свое мастерство — ровные разрезы, не потерявшие своих идеальных линий. Терпкий запах начинающей сворачиваться крови…
…Через час он очнулся и, обведя взглядом затихших людей, собравшихся на поляне, улыбнулся:
— Кажется, я окончательно сошел с ума. И знаете, как ни странно, мне это нравится!
Ужасающая гримаса, долженствовавшая быть улыбкой, мелькнула на иссиня-черном лице дроу.
Утро накрыло всех липким холодным туманом, сковывающим члены и заставляющим содрогаться от бесплотных попыток согреться. Утренний марш не задался. Люди шли медленно и как-то неуверенно — вчерашняя сцена буквально давила на их разум и вызывала кучу вопросов, отвлекающих от наблюдения за окрестностями.
