стул. Вышла Тиэлла с чем-то типа гитары. Я увидел, что перед выходом она выпила вино и немного покачнулась.
Она села, взяла инструмент, глубоко вздохнула, поймала глазами мой взгляд и запела. Ее огромный бархатистый, достаточно низкий поначалу голос просто окутал всех. Он плыл и закрывал нас. Такое чувство было в нем, что почти у всех в зале на глазах показались слезы — такого в этом мире не слышал никто. Да и не только в этом, наверное. Голос и музыка полностью захватили всех. Они вели, то поднимаясь до самых вершин, то опускаясь в самую глубину. Я смотрел на нее, а она на меня, но мы не чувствовали этого, сливаясь в унисон. Когда она замолчала, в зале была совершенно мертвая тишина и всем показалось, что голос продолжал звучать, постепенно растворяясь в неведомой и прекрасной тишине, из которой он появился и которую не дано постичь нам, простым смертным. Тиэлла сидела и ее щеки, как, наверное, щеки всех присутствующих в зале, были мокры от слез. Никто их не замечал — все переживали самые прекрасные моменты своей жизни.
Когда голос совсем ушел, зал взорвался аплодисментами. Люди, все как один, встали и аплодировали стоя. И все были равны перед тем прекрасным миром, который они увидели. Ее вызвали раз, и другой, и третий. Она ушла, а овации все не прекращались. Тогда она вышла с инструментом, напоминавшим саксофон. В зале мгновенно установилась мертвая тишина. Тиэлла встала, закрыла глаза и поднесла инструмент к губам. И опять произошло волшебство. Но на этот раз вел не голос, а музыка. Она наполнила всех, заставила души выйти из своих оболочек и сплестись в едином узоре. Мне показалось, что в какой-то момент само пространство исказилось, приоткрыв неведомые и прекрасные дали. Сколько это происходило — я не берусь сказать. Может мгновение, может год, а может и всю жизнь — и каждый из слышавших мог сказать потом своим детям: «Я это слышал. Я это чувствовал. Я там был». Когда музыка ушла туда же, куда ушел голос — ни один звук не слышался от людей. Все боялись разрушить то неведомое и прекрасное, где они находились. Потом один хлопок, два и всепоглощающая овация. Фрика, Креона, Кентакка, Кливлен, я, Пиэлла — все стоя со слезами на глазах пытались выразить свои эмоции и свою благодарность за пережитое. Тиэлла поклонилась и ушла за сцену. Через некоторое время она вышла и направилась к нам. Люди продолжали стоя хлопать. Она подошла ко мне, встала на колени и поцеловала мне руку.
— Встань девочка, ментально сказал я ей. Ты спрашивала кто ты для меня — я тебе скажу: Ты — лучшие струны моей души.
Она подняла на меня сияющие глаза:
— У меня получилась выразить то, что я чувствую.
— Мы чувствуем, услышал я общий голос.
— И я чувствую, сказал им я.
Она прошла и села на свое место. Зал понемногу успокоился. Конферансье объявил следующего участника. Это был некий местный мэтр, который всегда побеждал на всех конкурсах, где участвовал. Он был действительно великим. Выйдя на сцену, он долго примерялся к своему инструменту, похожему на тот, на котором играла Тиэлла, только отделанный золотым орнаментом. Несколько раз подносил его ко рту. В зале была напряженная тишина.
— Мне нечего больше сказать вам, вдруг произнес он. Я, как и вы, слышал это, и мне будет что рассказать своим внукам.
Зал опять взорвался аплодисментами. Все были согласны с ним и благодарны ему.
Концерт сам-собой завершился.
Фрика повернулась к Кливлену:
— Я буду рада принять при своем дворе ваших музыкантов. Я была бы счастлива еще раз пережить такое, она коснулась руки Тиэллы. Но и без этого — уровень, которого достигли ваши музыканты и певцы — невероятен. Прошу Вас проводить у нас концерты регулярно. Думаю, такой вклад будет дороже золота. Да и при Королевском дворе вам, я уверена, будут рады. Я очень благодарна Вам. Спасибо!
— Хорошо. Думаю, раз в месяц для начала мы будем отправлять к Вам артистов, а дальше посмотрим.
— Спасибо.
Все вышли из-за столов. Мы, во главе с Фрикой, пошли к себе. Зайдя в ее покои, все молча остановились.
— Я очень боюсь все испортить своим каркающим голосом, похожим на наждачную бумагу, сказал я.
Поскольку я выразил общее мнение, все засмеялись. Потом Креона сказала:
— Тиэлла удивительно сумела выразить то, что мы все чувствуем. И поверь, ты можешь скрипеть как несмазанное колесо, просто будь с нами и все.
Я сел на ближайший стул:
— Если бы это только от меня зависело — я бы был только с вами. Но даже сейчас меня дерет на части чувство, что я не все сделал, что я опаздываю, что вам всем угрожает опасность. Это чувство сильнее меня и заставляет покидать вас, хотя это раздирает мое сердце.
И опять Креона:
— Любимый, ты обязан остаться в каждой из нас, как остался во мне. Это необходимо, я, как врач, это говорю. Мы едины, мы действительно один невероятный организм.
— Хорошо. Вы даже не представляете, как я хочу этого и как это правильно. Что бы со мной не произошло, у вас теперь достаточно сил защитить себя.
Затем я совершенно спонтанно раскрутил серую воронку и мы, на волне все еще звучащей в нас музыке легко и, я бы сказал, естественно, полностью слились друг с другом. И не Серое было той основой, на которую мы все нанизались, а именно музыка. А вот слова были совершенно лишними. Через какое-то время я вернулся в себя. Оглянулся — все сидели, пребывая в том нашем общем пространстве, которое мы вместе составляли. Я тихо вышел, пошел в сад, сел на траву и улетел духом к звёздам. Сколько я отсутствовал — не знаю, но через некоторое время я понял, что я хочу в наш летающий дом. В полутрансовом состоянии я подошел и вошел внутрь. На полу свернувшись калачиком, спала обнаженная Тиэлла. Я снял с себя все — одежда была невероятно лишней, прилег рядом и обнял ее. Она еще во сне повернулась ко мне, открыла глаза и в них я увидел ту самую музыку, которая
