Ознакомительная версия.
Дик начал кружить вокруг Одноглазого, перемещаясь скользящим шагом на полусогнутых ногах. Он прекрасно понимал, что атаковать первым бесполезно и даже опасно. Надежду на успех давала работа в контратаке, и то только в случае какой-либо ошибки Одноглазого. И ещё надо вынудить сделать эту ошибку.
Во время «танца» Дик делал ложные выпады в атаке и удары ногами, но на приличном расстоянии от противника, пытаясь его разозлить по-настоящему. Но Одноглазый не спешил. И хотя глаза метали искры, встречаясь со взглядом Дика, он проявлял поистине звериную осторожность.
Но вот почечный спазм отпустил Одноглазого, и он опять пошёл вперёд, издавая глухое утробное рычание, от которого кровь стыла в жилах. Но не у Дика. Он давно жаждал схватки с бойцом этого времени, а явное физическое преимущество нисколько не смущало его. Опыт всей жизни учил, что сила не главное. Главное – техника и умение приложить силу в нужный момент и в нужное место, и, конечно, опыт.
Кто на Востоке не слышал об отличных бойцах, седых от прожитых лет и хрупких на вид, справиться с которыми в бою практически невозможно.
Однажды и ему довелось встретиться с таким бойцом. Казалось, мастер играл с ним в какую-то игру, предугадывая каждое действие. Они долго дрались, пока Дик не понял, что прилагает все усилия, чтобы не проиграть бой, уже не думая о победе. И он бы всё равно проиграл, если бы противнику нужна была победа. Но среди новых знакомых Дика его никто не принимал всерьёз как противника, а начинать схватку первым он не имел морального права, считая себя опытнее и сильнее в рукопашном бою.
Сейчас ему предстояло доказать это, и прежде всего самому себе. Он сознательно позволил Одноглазому приблизиться на расстояние вытянутой руки, ожидая атаки с его стороны. И Одноглазый не обманул ожиданий. Он уже мог попытаться достать Дика руками, но решил действовать наверняка, быстро прыгнув вперёд, разведя при этом опущенные вниз руки немного в стороны, намереваясь перехватить Дика, если он опять попытается повторить нырок под одну из них. Атаки со стороны Дика, он, видимо, совсем не опасался, а наоборот, приглашал к этому, будучи абсолютно уверенным в непробиваемости своего тела.
Дику того и надо было. Он сделал быстрый скользящий шаг навстречу Одноглазому и воткнул кулак правой руки в солнечное сплетение. Дети природы не знали таких ударов, поэтому Одноглазый и представить себе не мог ничего эдакого. Здесь, даже дерясь палками, тычковых ударов не наносили. А что касается рук, то они и не думали о подобном их применении, считая суставы кулака слабыми и легко ранимыми.
Поэтому Одноглазый не ожидал проникающего удара Дика и, естественно, был не готов. Он застыл на месте с раскрытым в безмолвном крике ртом и с выпученными глазами, проваливаясь в глубокий нокаут. У зрителей поединка создалось впечатление, что кулак Дика пробил Одноглазого насквозь, настолько сильным и неожиданным был удар. А пробудившийся от эйфории боя Дик внимал полной тишине вокруг, глядя на широко раскрытые от удивления рты.
«А я всё-таки смог удивить вас!», – весело, но не без некоторой доли злорадства подумал Дик.
И только Ор, предвидевший что-то подобное, подумал: «Да, ты не так прост, как кажешься».
* * *
Утром, за чашкой зелёного чая, Дик рассказал учителю всё, что произошло с ним во сне.
– Я никогда раньше не видел таких снов. Я как будто действительно был там, прожил эти две недели с ними. Да я же выучил их язык, и могу говорить на нём! – однако не без сомнения в голосе воскликнул Дик.
– Тогда скажи мне что-нибудь, – серьёзно попросил Дика учитель.
– Что сказать?
– Например, то, что только что сказал на русском.
И учитель услышал фразу, сказанную на певучем, но абсолютно незнакомом языке.
– Да, такое нарочно не придумаешь, – сказал он, покачав головой из стороны в сторону.
Они пили чай, сидя перед юртой. Утреннее солнце золотило остроконечные вершины, покрытые вечными снегами, до которых будто рукой подать. Но Дик успел узнать, насколько обманчива эта близость. Уже шёл десятый день пребывания их на Джайлау, которые пронеслись для него как один день. С восхода до заката Дик осваивал искусство ката, с удивлением открывая новые для себя страницы воинского искусства.
– Я не знаю каратэ! – воскликнул он на второй день пребывания здесь. – Пятнадцать лет посвятил изучению, как оказалось, одной половины большого искусства, даже не подозревая об этом. Как могло такое случиться?
– Восток дело тонкое, – с улыбкой повторил учитель расхожую фразу, – ты получил то, что хотел, поэтому все претензии – к себе самому. Но согласись, то, что ты получил, самого высокого качества.
На эти слова Дику нечего было возразить, поэтому он тогда молча принял их.
А сейчас, пригубливая ароматный, пахнущий дымом чай, Дик увидел расширяющиеся от удивления глаза учителя, отчего сам несколько опешил, так как успел узнать, насколько трудно того вывести из себя. Взгляд учителя был направлен на склон горы за спиной Дика. Но Дик не сразу сообразил обернуться, дивясь удивлению во всегда невозмутимых глазах.
– Похоже, придётся поверить тебе на слово, Дик, – услышал он как всегда спокойный, несколько ироничный голос успевшего прийти в себя учителя, и только тогда догадался обернуться.
На склоне горы, метрах в пятидесяти от них стоял, озираясь вокруг, человек двухметрового роста, одетый в шкуру дикого зверя, держащий в руках огромную дубину.
– Привет, Ор! – удивлённо воскликнул Дик, вскакивая на ноги. – Как ты здесь оказался?
Ничего более нелепого, чем этот вопрос, придумать нельзя было, глядя на лицо Ора, выражающее крайнее удивление.
Асато с младенчества не отличался ни ростом, ни силой. Правда, к десяти годам стал быстрым, как ласка, и таким же бесстрашным, как этот маленький хищник. Оскалив острые зубы в хищной улыбке, он не давал спуска ни одному обидчику, а таких было немало, желающих поглумиться над маленьким оборванцем.
Асато жил в нищете. Целый выводок вечно голодных детей-погодков остался на плечах матери после гибели отца Асато. Мать выбивалась из последних сил, берясь за любую работу с раннего утра до поздней ночи, чтобы только прокормить беспокойную ораву, в которой Асато был едва ли не старшим.
Ничем не мог помочь матери десятилетний ребёнок, да к тому же худой и маленький даже для своих лет. Присмотр за младшими братьями и сёстрами и за домом в отсутствие матери лёг на плечи старшей сестры, которой только исполнилось двенадцать лет.
А Асато был предоставлен самому себе, добывая пропитание, где только можно и любым доступным способом. Оборванный и вечно голодный ребёнок, постоянно стреляющий шустрыми глазками по сторонам, ища, где что можно стащить, не вызывал симпатии у сытых и хорошо одетых детей деревни.
Ознакомительная версия.
