Ознакомительная версия.
Первые же ядерные удары нанесли природе континента такой урон, что драгоценным стал не только савель и кальп, но даже простая амарга, которая прежде шла разве что на постройку сараев. Вот почему у всякого, кто впервые попадал в зал Церемоний, дух захватывало при виде его несметного богатства.
Весь остальной интерьер был под стать стенам: мозаичные полы старинной работы (перенесены из разрушенного императорского дворца и восстановлены почти полностью) вычурная белая лепнина по карнизу (точная реплика с дворцовой же), обтянутая чуть потёртым, но благородным бархатом мебель на витиевато изогнутых ножках. И совершенно невероятная люстра — тысячи хрустальных подвесок, ниспадающе каскадом с широких серебряных обручей.
Люстру эту Репр не любил, подозревал, что однажды она непременно грохнется вниз под собственной тяжестью, прямо на головы сидящим; он старался держаться от неё в стороне. И ещё его стал раздражать потолок — недавно его зачем-то выкрасили в густо-малиновый цвет, отчего помещение стало казаться низковатым, нарушились изначально гармоничные пропорции. Тяжёлый потолок давил на психику, становилось неуютно.
Точно в центре зала стоял на одной толстой ноге большой овальной стол из чёрного шлифованного камня. Хороший стол. Цергарду нравилось во время заседаний изучать собственное отражение в зеркально-гладкой столешнице, нравилось, то, что он там видел. В отличие от большинства соратников, он, Репр, не раздобрел от излишеств, не обрюзг от груза прожитых лет, не утратил подвижности от работы, в которой немалая нагрузка приходится, помимо головы, и на и другую, прямо противоположную и менее благородную часть тела. Он оставался тем же стройным, подтянутым боевым офицером, каким пришёл в этот зал впервые, два десятилетия назад — моложавым, с квадратным подбородком и чётким рельефом мускулов. А разные неприятные мелочи, вроде тяжёлых мешков под глазами и залысин на висках, на отражении были не видны. Очень, очень удобный стол.
Рядом стояли кресла с высокими спинками и подлокотниками — места для членов Совета. Прежде, в самом начале истории Федерации, они не были закреплены за кем-то из них конкретно. Верховные церграды рассаживались вокруг стола каждый раз по-разному, без всякой системы. Таким способом подчиненным давалось понять: в Совете все равны, никакой иерархии. Но была и ещё одна причина: когда возможные недоброжелатели не знают, какое из кресел ты займёшь в следующий раз, им труднее подложить бомбочку тебе под сидение. Но со временем нравы в Совете сделались более цивилизованными, грубые покушения ушли в прошлое, и каждый облюбовал себе определённое место в соответствии с собственными предпочтениями — один любил сидеть лицом к выходу, другой наоборот, спиной, у третьего находились ещё какие-нибудь капризы…
По округлому периметру зала тоже были расставлены ряды кресел, невысоких и неудобных, нарочно сконструированных таким образом, чтобы сидящий оставался в постоянном напряжении. Потому что никто не должен расслабляться в присутствии Верховных, это непозволительная вольность. Радиальные проходы между креслами образовывали девять секторов — по числу ведомств. Лица, допущенные на заседание, размещались так, чтобы находиться за спиной главы своего ведомства. На всякий случай.
…Конечно, он опоздал. Потому что, сохранив офицерскую выправку, пунктуальность офицерскую давно утратил за ненадобностью. Соратники уже нервничали. Рассмотрение первого вопроса много времени не заняло — и впрямь, что там рассматривать? Спектакль заканчивался, а главное действующее лицо до сих пор не появилось!
— Извините за вынужденную задержку, господа! — Репр лихо щёлкнул каблуком по мозаике, и печатая шаг, прошествовал к свободному креслу. — Дело государственной важности… Итак, на чём мы остановились.
— На том, что дороги стали небезопасны из-за бронзоггов, — услужливо, но со скрытой иронией, подсказал цергард Кузар. — Это мешает подвозу провианта к линии фронтов…
— Да, кстати о дорогах! — перебил Репр, будто бы вспомнив. — Простите, соратник Кузар… Так вот о дорогах. Может быть, соратник Эйнер смог объяснить бы нам, что такое случилось на крумской трассе в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое? — ну, никак не мог он привыкнуть к новому календарю, хоть и был главным инициатором его недавнего ведения!
Молодой цергард откинулся на спинку кресла, медленно обвёл собравшихся холодным взглядом своих нечеловеческих серых глаз. Губы его дрогнули в еле заметной усмешке.
— А что же такое там случилось, что могло бы вас заинтересовать? Право, не понимаю, господа соратники.
Репр поморщился: «Понимаешь ты всё, мальчик, понимаешь прекрасно. Просто тебе хочется поиграть. Ну, что ж…». Он обернулся к адъютанту:
— Зачитайте, пожалуйста, доклад.
— Двадцать девятого числа месяца руг на седьмой трассе Крум-Арингор, в десяти акнарах от Крума нарядом блокпоста номер семь дробь шесть обнаружены следы боестолкновения сил контрразведки с вооружённой группой мутантов. В результате подрыва фугасов были уничтожены три машины конвойного сопровождения. Тела погибших не найдены… — читал регард скучным голосом, его никто не слушал, всё это было известно уже давно.
— Что скажете на это, соратник?
Эйнер развёл руками — сама невинность.
— А что же вы хотите услышать? Я, конечно, разделяю ваши чувства относительно погибших, но война есть война, и жертвы неизбежны. Они были солдатами, и с честью выполнили свой долг перед Отечеством. Я на следующий же день распорядился о посмертном награждении и выдаче семьям единовременного пособия…
— Да перестаньте! — Репр позволил себе выказать досаду. — Мы говорим не о судьбе конвоиров! Мы говорим о вашем личном участии в этой истории!
— Правда?! — изумился Эйнер, и глаза его стали ещё больше. — А об этом-то что говорить? Я, как видите, свой долг перед Отечеством ещё не выполнил, награждать пока рано…
Репр выдержал его взгляд, заговорил тихо и раздельно, обращаясь к присутствующим.
— Двадцать девятого числа служебная машина цергарда Эйнера была оставлена в общем автопарке для ремонта. Господа, я лично осмотрел его «велардер». Решето, иначе не скажешь. Стёкол нет, стены во вмятинах, в салоне замытые следы крови. Израсходовано десять пулемётных лент. Водитель убит. А соратник Эйнер уверяет, будто ничего не случилось… как ваше плечо, соратник?
— Спасибо, прекрасно! — он энергично помахал рукой в доказательство своих слов — ни один мускул в лице не дрогнул — Военная медицина творит чудеса! Соратник Дронаг, примите мою благодарность, ваше ведомство работает замечательно.
Ознакомительная версия.
