Никита Шмелев - Вожак кочевников. На службе его светлости (сборник)

– И что я там скажу? Я нападал на деревни, грабил, а теперь простите меня и возьмите с собой? Я уже сто раз тебе говорил: для тех, кто живет там, – я показал пальцем в сторону баронских земель, – я – враг.

– Как-нибудь убедим их, что ты просто жертва обстоятельств. Другой возможности не будет.

– Ты всегда все делаешь «как-нибудь»? Как ты провоевал так долго с таким-то подходом? – я был взволнован и не удержался, чтобы не съязвить.

Альфред пропустил мои слова мимо ушей. Он так хотел вернуться, что доводы на него не действовали. Бесспорно, Альфред был хорошим солдатом, боевую стратегию знал превосходно. Но планирование чего-нибудь, кроме ведения боя, у него не получалось. Он мог придумать сотню способов, чтобы убежать, но все они рассыпались, когда вставал вопрос: а что дальше?

– Посмотрим, что произойдет на совете, – сказал мой друг. – Нач, конечно, мудрый человек, но я думаю, что воззвать к разуму большинства кочевников ему будет трудно.

Совет в центральном шатре предстоял шумный. Когда в лагере узнали, что возможна стычка с армией барона, все переполошились. Кто-то рвался в атаку, кто-то был напуган. Пришлось потрудиться, чтобы заставить всех собраться в шатре и замолчать. Когда, наконец, наступила тишина, старейшины вызвали вожаков. Я, Тамур и Квиз вышли на возвышение под перешептывание толпы (с ним было бесполезно бороться). Я отметил, что Тамур ведет себя как-то необычно. Куда пропали удалой задор в глазах и желание рубить головы, вспарывать животы, на куски рвать своих жертв? Было приятно думать, что он напуган перспективой встречи не с мирными крестьянами, а с подготовленными солдатами.

– Воины! – обратился к нам старейшина Суг своим сильным и громким голосом (и откуда у шестидесятилетнего человека такая глотка?) – Вы знаете, что мы на пороге войны с местным владыкой. Сейчас нужно решить, будем ли мы принимать бой. Совет дает вам слово. Если у вас есть предложения, мы выслушаем вас. Кто хочет говорить?

– Я.

Все посмотрели на меня. Мне было немного боязно, но я подавил желание притвориться, что я молчал, а крикнул кто-то другой. Мы с Альфредом поспорили и все-таки пришли к выводу, что промолчать мне было бы нечестно. Хоть мой друг и не любил кочевников, он считал, что необходимо сказать им всю правду. Этого требовал его кодекс чести. Я не всегда поддерживал требования этого кодекса, но в данный момент с ним согласился. Мне хотелось быть до конца честным. Так что я выступил вперед и заговорил:

– Братья! Местные владыки собираются воевать друг с другом, а не с нами. Но они будут уверены в своей победе, если сначала избавятся от нас. Мы – возможный удар сзади. Силы владык велики, армия, которую они собрали, способна дать нам отпор.

Я постарался как можно красочнее рассказать о «черепах», об их возможностях. Бойцы слушали меня и, как мне казалось, оценили возможные последствия.

– Теперь вы знаете, – завершил я свою речь, – что вступать в бой с ними – неоправданный риск. Кто-то может назвать меня трусом. Но даже самый смелый из вас должен понять – это будет не бой. Это будет мясорубка.

Мои слушатели загудели (как было понятно, одобряя мои слова). Какими бы воинственными ни были кочевники, они могли соображать хотя бы настолько, чтобы понимать самые простые вещи. А такая вещь, как мясорубка, вряд ли покажется сложной.

Я вернулся на свое место, а старейшина Суг обратился к Тамуру и Квизу:

– Кто-то из вас хочет сказать что-нибудь?

Квиз было сделал шаг вперед. Я не знал, что он собирался сказать, но у него был очень задумчивый, не характерный для орка, взгляд. Я уже упоминал, что Квиз был довольно умен и опытен. Так что с его стороны можно было ожидать поддержки. Но неожиданно старейшина Трей поднял руку. Все уставились на него.

– Воины! – сказал Трей. – Все, что сказал молодой воин Иоганн, возможно, правда. И войска владыки сильны. Но почему мы должны бояться их и отступать? В этих краях еще много добычи, которая должна оказаться в руках нашего племени. И почему владыкам этих земель должно быть до нас дело? Если мы не вступим в бой, они будут разбираться друг с другом. Молодой воин Иоганн, действительно, молодой, – Трей поглядел на меня. В его взгляде была какая-то мысль, которую он не произнес вслух. Я никак не мог понять, чего Трей добивается. Или мои слова были неубедительны? Тем временем Трей продолжал: – Он обладает знаниями, но он неопытен. И ему незнаком дух истинного кочевника. Отступать – это не для нас, братья.

Этого и боялся старейшина Нач. Того, что бойцы поддадутся этому самому «духу». В толпе снова зароптали. Некоторые бойцы начали смотреть на вещи по-другому. Я не знал, что еще добавить. Но этого и не потребовалось. Вдруг в шатер вбежал дозорный, один из тех, кого оставили следить за округой. Он пронесся между бойцами, взобрался на помост и закричал, что было сил:

– Воины! Воины владыки этих земель! Они идут сюда! Их уже видно!

Голос дозорного затих. Наступила пауза, во время которой смысл выкриков этого малого доходил до десятков умов. Несколько мгновений потребовалось, чтобы значение слов стало ясным. Потом на секунду появилось недоверие: может, дозорный ошибся?

А затем наступило осознание, выплеснувшееся наружу воем кочевников. Закричали все разом. Вот-вот шатер должен был не выдержать и взлететь на воздух от этого гама. Я стоял растерянный и ошарашенный. Уже здесь! Так в свое время я удивился вести о появлении кочевников в окрестностях Солнечной поляны.

Старейшина Нач подошел ко мне. Он тоже был обескуражен. Вокруг нас суетились бойцы. Тамур кричал, что нужно отразить удар. «Вот, наконец, его безмозглая удаль проснулась», – подумал я. Квиз успокаивал своих орков. Было ясно, что в таком положении никакого рационального выхода из ситуации не будет. Я обхватил голову руками, представив себе дальнейшее развитие событий. Вот Тамур несется на армию барона. В считанные минуты от его отряда остаются только горы изрубленных трупов, а солдаты несутся к лагерю, чтобы завершить начатое. В лагере никто не готов сражаться, все становятся дичью, легкой добычей для голодного хищника. Немногочисленные женщины кричат, моля о пощаде, но никто не прислушивается.

Тут я мысленно зацепился за слово. Прислушивается. Весь шум вокруг затих, я слышал только отдельные выкрики, такие же далекие, как Солнечная Поляна. И только одна мысль, вернее зародыш мысли, занимал меня в тот момент. Прислушается. Ведь война – это не только драка, убийство и жестокость. Я месяц с лишним слушал рассказы Альфреда о том, как ведутся войны. Война – это стратегия, тактика, расчет… и еще что-то, кроме всем понятного прочего. В войне есть место здравому смыслу, если не превращать ее в море крови. Есть разумные вещи, такие как…