— Сэр? — Дверь кабинета медленно приоткрылась. — Сэр, премьер-министр Дещенко на связи. Прошу прощения за задержку.
Задержка продолжалась десять часов; Прескотт со вчерашнего вечера пытался связаться с этим человеком. Джиллиан, его секретарша, уже несколько суток не покидала офиса. Хотя, вообще-то, теперь мало кто из его персонала проводил дома каждую ночь, и дело было не в естественном человеческом желании видеть вокруг знакомые лица. Их гнало сюда отчаяние. Почему-то всем казалось, что ответ уже близко, что они найдут его, если будут стараться упорнее, если проведут в поисках выхода лишний час.
— Хорошо, — произнес Прескотт, — соединяйте.
Он прижал трубку к уху и закрыл глаза — так ему было проще сосредоточиться. Ему нужно было уловить малейшие оттенки в голосе Дещенко, потому что он собирался просить о невозможном и знал, что обязательно получит это невозможное.
— Йори? Как у вас дела?
— Я только что отдал приказ оставить Остри. — Голос у Дещенко был усталым, хриплым. — Я хочу сказать — всю страну. Со Дня-П я потерял почти двадцать бригад, и теперь остатки армии нужны мне для защиты от Пеллеса.
Прескотт, конечно, не ожидал хороших новостей, но все равно это оказалось неприятной неожиданностью.
— Вы знаете, о чем я хочу вас попросить.
— Ричард, я не в состоянии послать войска ни в Тирус, ни куда-либо еще. У меня через границу идут миллионы беженцев, и самое большее, что я могу сделать, — это удержать север.
— У вас еще осталось химическое оружие.
Дещенко замолчал. Коалиция Объединенных Государств была странным политическим образованием, и ее трудно было контролировать. Прескотт являлся ее Председателем, и сердце ее с самого начала находилось в Эфире, столице Тируса, но в реальности все было несколько сложнее. Союз объединял государства всей планеты. Предполагалось, что главы государств Коалиции хотят сотрудничать друг с другом или по крайней мере не смеют отказать, боясь гнева остальных. Но Прескотт не был способен на принуждение — то есть на такое принуждение, которое требовало применения чрезвычайных мер.
И сейчас он остался в одиночестве. Он понимал это.
Где же Коалиция? Саранча атаковала все государства, и каждое вело свою собственную войну за привилегию погибнуть последним.
«Вы все уже сдались. Вы трусы. Вы маленькие узколобые трусы».
— Да, у меня есть оружие, — наконец ответил Дещенко. — Но это последнее, что у меня есть, и я применю его для защиты от Пеллеса. И они прикончат нас вместе с червяками. Скоро развязка, Ричард.
«О да. Уже скоро».
За последние несколько недель Прескотту уже много раз приходилось выслушивать подобные речи, только названия городов и число погибших были разными. Все лидеры КОГ заняли одинаковую позицию. Они думали только о своих границах. Ни один не соглашался пожертвовать своими гражданами для участия в объединенной атаке.
«Они уже сдались. Они позволят этим ублюдкам перебить нас одного за другим».
Дело было не в Пеллесе, не в Остри, не в Тирусе, речь шла не об отдельных государствах. Речь шла обо всей планете, обо всей Сэре. Речь шла о выживании человечества.
— Я понимаю, что прошу слишком многого, — осторожно начал Прескотт. — Я понимаю, что кажусь вам мальчишкой, только что получившим управление отцовской компанией и еще не усвоившим, как делаются дела. Но у меня нет времени — у Сэры нет времени.
— И чего же вы просите, Ричард?
— Я прошу у вас того же, чего просил у других лидеров. Согласия на мой план — объединенную, координированную атаку на основные скопления Саранчи. Нужно переломить им хребет.
— Большинство этих скоплений находится на территории Тируса…
— Государственные границы сейчас не имеют значения, Йори. Саранче плевать на наше административное членение. Для них мы все одинаковы. Вы со мной?
Дещенко, казалось, несколько раз сглотнул. Возможно, он пил кофе, а может, просто мучительно обдумывал предстоящий апокалипсис. Но Прескотт знал, каков будет ответ. Он просто хотел убедиться в том, что сделал все, что мог.
— Нет, Ричард, — в конце концов услышал он. — Боюсь, что нет.
Таков был вежливый способ ускорить массовое уничтожение людей.
— Спасибо, Йори. Я вас понимаю. — Прескотт помолчал, автоматически едва не пожелав собеседнику здоровья, удачи или еще чего-нибудь такого же банального, чего ждать уже было бесполезно. Но это было бы ложью. А он еще не научился лгать с легкостью. — До свидания.
Несколько минут Прескотт пристально смотрел в окно. По обеим сторонам от окна на стенах висели телевизоры с выключенным звуком; по телевизору шли нескончаемые новости; но Прескотт сосредоточился на реальном мире, который он мог видеть своими глазами. В небе жужжали вертолеты. Стоял прекрасный летний день, и странно было в такой день делать такие жуткие вещи. Если бы он выключил телевизор, то почти смог бы убедить себя в том, что нормальная жизнь продолжается. Но он не стал этого делать. Он подошел ко второму окну, выходившему на Эфиру, и всмотрелся в город, протянувшийся на двадцать миль, до самого горизонта. Виднелись столбы дыма, многие знакомые здания исчезли. Саранча была почти у ворот.
«Еще одна попытка?
Они все отказали мне, кроме Южных островов, но им нечего предоставить, кроме солдат. А мне нужно нечто большее, чем живая сила».
Он нажал на кнопку интеркома:
— Джиллиан? Пригласите ко мне генерального прокурора, пожалуйста. Я не хочу разговаривать с ним по телефону — попросите его прийти сюда, и как можно скорее.
— Хорошо, сэр. Вы знаете, что его брат пропал без вести, да?
Каждый человек потерял кого-то из близких.
— Да.
Прескотт сел и принялся ждать, затем включил звук и взглянул на экран. Его поражало то, что репортеры все еще находят силы выезжать туда и снимать картины разрушения. Но что еще им оставалось? Во время кризиса люди стремятся делать то, что им знакомо, — отчасти это рефлекс, отчасти поиски утешения.
И он делал то же самое. Он удивлялся тому, что последний отказ, полученный от Дещенко, — подтверждение того, что у него не было реальной власти, что он потерпел неудачу в попытке убедить государства КОГ в необходимости решительных действий, не привел его в отчаяние. Его охватило даже чувство освобождения. Как будто камень упал с души.
«Боже, помоги мне, неужели я действительно хочу сделать это?»
Нет, он не чудовище. Он был в этом уверен. Теперь он знал, как выглядят чудовища. Они были серыми, они принимали всевозможные обличья, и они наслаждались страданиями людей.
И их следовало уничтожить, чтобы спасти человечество от неминуемой гибели.
