— Какой смысл?! — махнул рукой Миликон, — Ясно же, что все твои поддержат тебя, и единогласия мне не видать! Но почему ты против?! Я же караю преступников!
— Разве? Значит, это мне послышалось, что ты собрался разоружить ВЕСЬ город?
— Но ведь там бунт!
— На то есть городской Совет Двадцати, два городских суффета и подчинённая им городская стража. Самоуправление города входит в число прав и вольностей его жителей, и ты не вправе вмешиваться в него. Таковы законы твоего царства, и ты — при всём нашем уважении к тебе, великий — первый обязан подавать своим подданным пример в их соблюдении. Кто станет уважать законы царства, если на них плюёт сам царь?
— Хорошо, дадим время городским властям самим покончить с беспорядками, — ворчливо согласился номинальный глава государства. Но если они не справятся…
— То мы окажем им помощь по их просьбе. Но и в этом случае разоружать весь город мы не будем.
— Насчёт моей присяги ты сказал «во-первых», — напомнил Миликон, — Значит, у тебя есть ещё и «во-вторых»?
— Разумеется, великий. Но сперва позволь мне закончить с твоей присягой, раз уж мы начали с неё. Допустим на миг, что мы все дружно сошли с ума и нарушили нашу Хартию, ущемив права и вольности какой-то части твоего народа и объявив её ВСЮ поголовно — без следствия и суда — преступной. В данном случае — этих финикийцев. Как ты думаешь, великий, о чём уже на следующий день после этого заговорят на советах своих общин лузитаны и кельтики? Не о том ли, что если сегодня ты грубо попрал права финикийцев, то где гарантия, что завтра ты не пожелаешь утеснить подобным же образом и их? Надо ли объяснять тебе, что о том же самом заговорят через несколько дней и конии, затем — здешние турдетаны, а после них — и приведённые тобой из Бетики? Для того ли они пошли за тобой сюда, в полудикую Лузитанию, чтобы сменить римский произвол на твой?
— Ну, это ты уж загнул, Фабриций! Местные, которых мы здесь покорили — это я ещё могу с тобой согласиться, но не мои же! Это же совсем другое дело! Это ж — МОИ! Когда же это я их обижал?
— Так ты и финикийцев Оссонобы ни разу ещё не обижал, а сейчас вот хочешь крепко обидеть, хотя и присягал на Хартии ВСЕМУ своему народу, в том числе и им. Если можно обмануть их, почему нельзя прочих? И почему бы не выходцев из Бетики как самых послушных и дисциплинированных? Их же веками притесняли и обманывали, им не привыкать. Сперва цари Тартесса, затем карфагеняне, потом римляне, а теперь вот ещё и ты на очереди. Разве не так рассуждал и ты сам год назад, когда жаловался нам на произвол римлян? И разве не так же рассуждали тогда вместе с тобой и все твои люди? Так как же им рассуждать теперь, если ты дашь им для этого ТАКОЙ повод? А ведь они — твоя главная опора, великий, и не в финикийцах этих дело, а в них, прежде всего в них…
— И в вас — не думай, что я не понял твоего намёка.
— И в нас тоже, — покладисто кивнул мой непосредственный, — Ты присягал всем, в том числе и нам, и мы не позволим тебе создать опасный прецедент.
— Ладно, с присягой понятно, и довольно об этом. Скажи мне лучше, что у тебя «во-вторых».
— А во-вторых, великий, позволь напомнить тебе ещё раз события прошлого года, а точнее — консульства Катона. Он срывал стены неугодных ему испанских городов и разоружал их жителей — и чего добился в результате? Разве не восстали все замирённые им города вновь, стоило только его консульской армии покинуть страну? Люди, прощавшие его предшественникам немалые поборы, не простили ему нанесённого им оскорбления. Ведь лишить свободных и вооружённых людей оружия и права владеть им — тягчайшее из оскорблений, и тебе ли не знать об этом, великий? Не ты ли сам жаловался нам на разоружение римлянами твоих соседей и хороших знакомых и на то, как это оскорбительно — из союзников превратиться в обыкновенных данников? Мы лузитан с кельтиками так не оскорбляем, хоть и ожидаем от них вооружённых бунтов. Ты сам их подавлял и видел, как даже лузитанские женщины бросались в схватку с фалькатами в руках. Представь себе только, что было бы, если бы ты попытался их разоружить. Так то — небольшие сельские общины, а ты сейчас хочешь оскорбить подобным образом целый лояльный тебе до сих пор город — и виноватых, и ни в чём не повинных. Какого отношения к себе ты хочешь от них после этого? А ведь ты — не Катон, великий, и тебя не ждёт отъезд в Рим для триумфа и дальнейшей карьеры. Тебе жить здесь и царствовать над этими людьми, и не в твоих интересах оскорблять их.
— Ну, так уж прямо и оскорблять! Ты преувеличиваешь, Фабриций. Ты был бы прав в отношении коренных испанцев — даже турдетан Бетики и бастулонов, но сейчас мы говорим с тобой о финикийцах. Разве на улицах финикийской части Гадеса не запрещено ношение оружия?
— Ношение — да, но не владение им и не хранение дома. В любом приличном гадесском доме найдётся достаточно оружия, чтобы вооружить всех его обитателей. И это при том, что город вот уже несколько столетий не подвергался нападению со стороны соседей-испанцев. А здесь — Оссоноба. Город только за последние двадцать лет трижды бывал в осаде и один раз отражал приступ. Вряд ли здесь найдётся хоть одна финикийская семья, которая не была бы в родстве или свойстве с окрестными испанцами. Это те же испанцы, только чтящие финикийских богов и живущие по финикийским обычаям, но такие же гордые и воинственные, как и их сородичи вне города. И этих людей ты собрался разоружить? Даже если случится чудо, и город — теперь уже ВЕСЬ город — не восстанет против тебя — какой смысл? Случится то же, что и в разоружённых римлянами испанских городах. Железа в стране достаточно, оружейников — тоже. Взамен отобранного тобой оружия они накуют нового, и уже через пару месяцев город снова будет поголовно вооружён — и при этом ещё и озлоблен на тебя. Разве этого ты хочешь добиться?
— Хорошо, убедил — разоружать город не будем. Но я буду требовать, чтобы городские власти поймали и примерно наказали смутьянов!
— В этом мы поддержим тебя, — пообещал Фабриций.
Пока мы обсуждали, что будет, если мятежники одержат в городе верх, и как нам действовать в этом случае, в наш лагерь прибыл гонец от оссонобских суффетов. В переданном им донесении говорилось, что порядок в городе уже восстановлен, и власти заняты теперь выявлением и арестами бунтовщиков. Городской Совет только просит царя ввести в город отряд турдетанских войск для охраны общественных зданий и рыночной площади, дабы высвободить всю городскую стражу для прочёсвывания городских улиц и кварталов. Ну и прислать своих представителей для присутствия на суде над зачинщиками смуты. Обе просьбы финикийцев Миликон исполнил с удовольствием, отобрав пятерых вождей из своей свиты для «прокурорского надзора» и согласовав с Фабрицием ввод в Оссонобу одной из когорт Первого Турдетанского, выбор которой решили оставить на усмотрение его легата. Судя по доносившемуся из-за городских стен шуму и поднимавшимся в паре мест клубам дыма, зачистка кварталов от бунтовщиков не везде проходила гладко, и поступившая вскоре от префекта введённой в город когорты просьба о подкреплении нас не удивила. По нашему совету Фабриций даже сделал широкий жест, предложив царьку самому выбрать пару центурий лёгкой вспомогательной пехоты для откомандирования в распоряжение префекта, после чего безоговорочно подтвердил царский приказ от себя. Довольный этим шагом навстречу Миликон дал понять, что и сам в свою очередь одобрит отправку туда и любой центурии наших наёмников на усмотрение Фабриция, но мы решили, что без крайней необходимости делать этого не стоит. Что такое частная армия Тарквиниев, здесь и так все уже хорошо знают, её наличие вблизи города учитывается, и пугать жителей вооружёнными до зубов профессиональными головорезами на городских улицах нужды пока-что не просматривается. Мы не тираны и уважаем самоуправление подвластного финикийского города, гы-гы!
