Жилище майора представляло собой нечто среднее между бараком и землянкой. На столе стояла лампа, бросающая дрожащий свет на стены комнатки. Рядом располагались самовар и керосинка. На ней стояла кастрюля, от которой шел божественный запах. Не скрывая своей гордости, майор налил в миски борща, где густо плавали капуста, свекла и мясо. Мясо было либо жилистым, либо недоваренным. Однако Людмилу это не волновало: борщ был горячим и утолял голод. Молотов ел так, словно бросал уголь в топку машины.
Майор подал им стаканы с чаем; Чай тоже был горячим, но имел странный привкус, точнее, два странных привкуса.
— Сюда добавлены сушеные травы и кора, — извиняющимся тоном пояснил майор. — Подслащен медом, который мы сами разыскали. Сахара не видели уже довольно давно.
— Учитывая обстоятельства, вполне приемлемо, — сказал Молотов.
Отнюдь не высокая похвала, но во всяком случае понимание.
— Товарищ летчик, вы можете отдыхать здесь, — сказал майор, указывая на сложенную в углу кипу одеял. Вероятно, это служило ему постелью.
— Для вас, товарищ наркоминдел, мои подчиненные готовят койку, которая должна быть незамедлительно принесена сюда.
— Нет необходимости, — ответил Молотов. — Мне достаточно будет одного-двух одеял.
— Что? — Майор оторопел. — Конечно, как скажете. Прошу прощения, товарищи. — Он выскочил на холод и вскоре вернулся, неся несколько одеял. — Пожалуйста, товарищ наркоминдел.
— Спасибо. Не забудьте разбудить нас в установленное время, — напомнил Молотов.
— Обязательно, — пообещал майор.
Зевая, Людмила зарылась в одеяла. Они хранили стойкий запах своего владельца. Это не мешало ей, запах отличался какой-то уверенностью. Как-то будет спаться Молотову, привыкшему почивать на чем-то более мягком, нежели постеленные на полу одеяла? Людмила так и не нашла ответа на этот вопрос, провалившись в сои.
Через какое-то, бесконечно долгое время она проснулась словно от толчка. Откуда этот ужасный звук? Новое оружие ящеров? Людмила очумело обвела глазами землянку майора, потом рассмеялась. Кто бы мог представить, что знаменитый Вячеслав Михайлович Молотов, народный комиссар иностранных дел СССР и второй человек в Советском Союзе после великого Сталина, храпит, производя звук, похожий на жужжание циркульной пилы? Людмила натянула одеяла на самую голову, что позволило ей в некоторой степени заглушить наркомовский храп и снова заснуть.
После новой порции борща и довольно противного, хотя и приправленного медом чая, полет возобновился.
И снова «кукурузник» мерно гудел во тьме, двигаясь на северо-запад. Его скорость не превышала скорости железнодорожного экспресса. Внизу проплывали припорошенные снегом хвойные леса. Людмила старалась держаться как можно ближе к земле.
Затем деревья неожиданно расступились, и вместо них появилась полоса нетронутой снежной белизны.
— Ладожское озеро, — вслух сказала Людмила, довольная своими штурманскими способностями.
Она полетела вдоль южного берега по направлению к Ленинграду.
Теперь самолет шел совсем низко над безжизненной землей, где не так давно велись ожесточенные бои с фашистами. Потом появились ящеры, и что русским, что немцам пришлось одинаково тяжело. Однако до появления этих тварей героизм и неимоверная стойкость защитников Ленинграда — колыбели Октябрьской революции — прогремели на весь Советский Союз. Сколько тысяч, сколько сотен тысяч умерли голодной смертью в тисках фашистской блокады? Этого никто не узнает. А теперь она везет Молотова на переговоры с немцами, подвергшими Ленинград такой жестокой осаде. Умом Людмила понимала необходимость миссии наркома. Но чувства до сих пор отказывались это принять.
Однако «кукурузник», на котором она летела, проверяли и чинили руки немца. Судя по словам Георга Шульца, они с майором Егером сражались бок о бок с русскими, чтобы добыть нечто важное. Что именно — этого Шульц либо не знал, либо помалкивал; впрочем, может, и то и другое. Значит, сражаться вместе можно, фактически нужно. Но Людмиле подобное было не по нутру.
Не так давно под крылом «У-2» расстилалось Ладожское озеро. Теперь внизу лежала заснеженная гладь Финского залива. Людмила стала вглядываться вдаль, высматривая посадочные огни. Следующая посадка предполагалась неподалеку от Выборга.
Когда Людмила наконец заметила огни, то посадила самолет более резко, чем в прошлый раз. Встретивший ее офицер говорил по-русски с каким-то странным акцентам.
В многоязычии Советского Союза это было довольно привычно. Однако потом Людмила заметила на нескольких солдатах знакомые каски, напоминающие ведерки для угля.
— Вы немцы? — спросила она сначала по-русски, затем по-немецки.
— Нет, — ответил офицер. Он говорил по-немецки лучше, чем Людмила. — Мы — финны. Добро пожаловать в Вийпури.
Он улыбнулся далеко не приветливой улыбкой. После «зимней» войны 1939–1940 годов город перешел в советские руки, но когда через год с небольшим финны вместе с нацистами напали на СССР, они вновь отбили его себе.
— Может ли кто-либо из ваших механиков проверить самолет данного типа? — спросила Людмила.
Пряча в глазах иронию, офицер медленно оглядел «кукурузник» от пропеллера до хвоста:
— Не сочтите за неуважение, но я думаю, что любой двенадцатилетний мальчишка, умеющий держать в руках инструменты, способен осмотреть подобную машину.
Поскольку офицер в общем-то был прав, Людмила не стала выплескивать свое раздражение.
Еда на финской базе была лучше той, которую в последнее время приходилось есть Людмиле. Сама база также выглядела чище тех, что служили боевым пристанищем советской летчице. Может, это потому, что финнам досталось от ящеров меньше, чем Советскому Союзу?
— Отчасти, — ответил тот же офицер, когда Людмила задала ему вопрос.
Придя в помещение, она заметила, что шинель у него серая, а не цвета хаки, с тремя узкими полосками на обшлагах. Людмила мысленно прикинула его чин.
— Опять-таки, не сочтите за неуважение, но как вы можете заметить, другие народы зачастую более аккуратно от носятся к вещам, нежели вы, русские. Но это я так, между прочим. Не хотите ли посетить кашу сауну? — Увидев, что она не поняла финского слова, офицер сказал по-немецки: — Парную баню.
— Очень хочу! — воскликнула Людмила.
Это была возможность не только отмыться, но и согреться. Когда Людмила вошла в сауну, финские женщины не стали глазеть на нее, как непременно поступили бы русские. Ее удивило, насколько они тактичны.
Пролетая над Финляндией, а затем над Швецией, Людмила раздумывала над тем, о чем говорил финский офицер. Сам по себе полет над местностью, не истерзанной войной, давал новые и свежие впечатления. Когда под крылом проплывали городки, а не груды обгорелых развалин, мысли Людмилы возвращались к более счастливым временам, далеким и почти позабытым среди тягот военных дней.
