Вспышка за спиной привлекла ее внимание. Нова обернулась и увидела, что от РИИ остались лишь груда металлолома и электронного хлама. Девушке стало жаль РИИ — модуль стал для нее своего рода убежищем.
«У него отсутствовали мысли — настоящее безмолвие. Никогда бы не подумала так о рекламе. Может, я смогу найти другой?»
Нова посмотрела в сторону неудавшихся насильников. Похоже, оба еще довольно долго не смогут подняться с земли.
Девушка подошла к ним.
— Я вас предупреждала, — кашлянув, обратилась она к подросткам. — Держитесь от меня подальше. Или в другой раз хуже будет.
Фредди был слишком занят попытками свести глаза в кучу, чтобы ответить что-то внятное, а вот разум Билли накрыла красная пелена бешенства:
— Твою ж мать, цыпа! Я тебя ща грохну!
Билли неуклюже рванулся к Нове — прямо из скрюченного положения — вытаскивая из-за пазухи безразмерной рубашки пистолет. Билли сам понятия не имел, что это за пушка, поэтому и для Новы модель пистолета осталась секретом. Девушка уловила только то, что парень получил ствол от некоего Грабьена, и что тот всегда продавал Билли хорошее оружие.
Билли навел пистолет на Нову, и девушка дернулась прочь. Мгновением позже пистолет взорвался, отбросив Нову от отморозков. Девушка почувствовала, как лоб обожгла боль.
Нова весьма четко ощутила момент удара о мостовую. Ее сознание поплыло так же, как мысли Фредди, и девушка почувствовала, что теряет связь с реальностью.
«Может, теперь я тоже умру».
Нова сочла, что эта мысль просто замечательна, а затем провалилась в объятия тьмы.
— Глянем, верно ли я понял, чуешь? Эти два месяца ты толкал хаб в О'Каллахане. Сочный кусок, чуешь? Мои ребятки такое кому попало не доверяют. Если барыжишь в О'Каллахане, или там в Китсиосе, Стефенсе, то бишь в серьезных местах — значит, тебе по плечу твоя лямка, чуешь? Отлично. Это значит, что тебе хватает мозгов держать на привязи своих торчков и всучивать им дурь, от которой они загибаются. Такой район, как О'Каллахан — просто клад, чуешь?
Тут он притормозил. С годами он понял, что такие паузы бывают полезны. Не только для того чтобы придать вес произнесенным словам, но еще и потому, что молчание порождает страх. Он любил разглагольствовать, этого не отнять, но случались моменты, когда лучше ничего не говорить, — и тогда окружающим станет действительно страшно.
А сейчас он хотел выглядеть страшным. Хотя бы отчасти.
При рождении он получил имя Джулиус Антуан Дейл, но никто больше не называл его так. Практически никто не знал его настоящего имени, и он был вполне доволен таким раскладом. Кое-кто мог назвать его «Джульс» — это те, кто знал его с юных лет как уличного бойца, а затем как боксера-профи, — но таких в живых остались лишь единицы.
В настоящие дни практически каждый в Трущобах знал его под именем «Феджин». Это был скорее титул, чем прозвище, впрочем, большинство все равно не вникало, в чем разница. Окружающие звали его так, потому что называть его как-то иначе — чревато последствиями.
Обличительная речь Феджина предназначалась юноше по имени Ян. Причем находился парень отнюдь не в том положении, чтобы критиковать манеру речи босса или его склонность к театральным паузам. Ибо в этот самый момент Ян болтался вниз головой, подвешенный за ноги к скрипучей потолочной балке, а двое из молодняка Феджина — Сэм и Дэни — упирали стволы П-220 ему прямо в уши. (Ребята Феджина пользовались только «двести двадцатыми». П-180 постоянно давали осечки, а что-то иное плохо подходило для таких дел. Чтобы удержаться на вершине, его ребята должны иметь все самое лучшее, — а Феджин рассчитывал оставаться наверху, пока не сдохнет.)
— И что ты делаешь, заполучив этот клад? Ты начинаешь грести под себя. Хотя и так имеешь неплохой навар, чуешь? Ты окучиваешь О'Каллахан и имеешь двадцать процентов — больше, чем ты поимеешь у любого другого доильщика в Трущобах, чуешь? Мне остается только гадать, каким местом ты думал, когда решил, что это тебе сойдет с рук?
Ян по-прежнему молчал. Насколько Феджин мог судить, это было мудрое решение, ибо сам приказал Дэни и Сэму разрядить П-220 парню в голову, стоило тому хотя бы пикнуть.
— Кое-кто бы сказал, что мне следует сделать из тебя пример. И это было бы справедливо, чуешь? У всех так заведено. Без вариантов. А раз все это делают, значит не вопрос, давайте сделаем из мелкой сошки пример. Покажем ему, кто здесь босс.
Феджин замолчал и тяжело вздохнул.
— Вот только тут есть одна загвоздка. Этот пример никому никуда не уперся. Ну, сам посуди, когда чья-нибудь казнь отучала остальных от таких же залетов? Смертная казнь никогда не препятствовала совершению тяжких проступков. На деле, при наличии смертной казни, такие косяки повторяются вновь и вновь.
Ян молчал. По лбу парня обильно проступил пот — без сомнений, по причине ожидания скорой кончины, ставшей предметом рассуждений Феджина.
— Итак, что я реально бы поимел? Само собой, я бы с удовольствием посмотрел, как пуля двести двадцатого делает в твоей башке здоровенную дырку и разбрызгивает по стенке мозги, кровь, ошметки черепушки. Но потом мне придется чистить стенку, чуешь? А это неприятное занятие. И потом, я видывал размазанные по стенке мозги дохрена умнее твоих.
Последовал еще один тяжкий вздох.
— Так что остается вопрос наказания. Помнишь, я говорил про наблюдения? То, что тяжкие проступки никуда не делись, даже если угрожаешь за них смертью, чуешь? Есть и обратная сторона, которая остается за кадром. Видишь ли, раз беспредел множится при наличии смертных приговоров, то верно и обратное. Когда есть продуманное наказание, то народ десять раз подумает, стоит ли лезть на рожон.
Феджин задержал взгляд на пленнике. Впервые с того момента как начал свой монолог. Количество капель пота на лбу Яна заметно увеличилось.
— Ты ведь начинал гонцом, чуешь? Пришел мелким дрищом и умолял дать подзаработать, потому что нищие родоки не могли тебя прокормить. Так вот все и начинают, чуешь? Делают то, что остальные велят. А те из них, кто не свалят, не будут убиты или не попадут под промывку мозгов, те в моем маленьком мирке растут, чуешь? Прям как ты.
Феджин улыбнулся. В бытность боев без правил он сточил зубы до клиновидной формы, дабы устрашать противников. Из-за этого Джульс улыбался теперь не особенно часто, приберегая оскал для тех случаев, когда на самом деле, как в прошлом, желал попугать людей.
Пот лился с Яна ручьем.
— А теперь ты двигаешься вниз, чуешь? Ты снова гонец, Ян, и ты самый распоследний из них. Видел десятилетнего сопляка, что мы вчера подобрали? У него и то больше прав, чем у тебя, чуешь? Ты усек, о чем я?
