Как же я это ненавижу.
Я сел: мне надо обезболивающего, я дома, меня зовут Синдзи Икари. И я жив, и я даже вроде при мозгах, и это особенно приятно на фоне вчерашних событий. Взглянув на будильник, я убедился, что события уже все-таки вчерашние, и встал. Ночной мрак комнаты привычно пластовали жалюзи, привычно моргала за окном реклама, а слева что-то шевельнулось в моем кресле. Почти секунда мне понадобилась, чтобы ухватить свои рефлексы за загривок.
— А-аянами?
— Да, Икари.
Я уже почти видел, как в темноте расползается по полу лужа крови, как я уже придумал все (она вломилась, чтобы убить меня), как я для убедительности разношу свой замок…
— Ты спала?
— Да.
Ага. Я расслабился и опустил пистолет на кровать. Реклама за стеклом ушла на очередной пик, и в посветлевшем полумраке неясные очертания Евы стали объемнее, четче. «Плащ она свой хотя бы сняла», — понял я, присмотревшись. Ох ты ж, чем это она тут мне обивку пачкает?
— Аянами… Ты эту одежду лучше выкинь. Система утилизации в коридоре.
— Хорошо.
Мне, черт возьми, даже принюхиваться больно. Но зато голова вдруг заработала — всего лишь после трех часов сна. Интересно, к чему бы это? Может, к тому, что мне пора пообщаться с этим красноглазым существом? Или нет — не пора. Сначала нужно создать условия для комфортного разговора.
— И душ прими, что ли. С кого ты эту вонючую пакость сняла?
— Я не знаю, кто это был. Он пытался напасть на меня.
«„Был“, — отметил про себя я. — Муниципалитет докинул бы мне еще полтысячи сверх стандартной награды». Обитатели «бездны» — это, конечно, шлак, но шлак человеческий, и подохнуть, пытаясь напасть на Еву… Я криво ухмыльнулся. Вот почему-то я не сочувствую представителю своего вида, вот почему-то меня разбирает веселье. Это называется отсутствие биологической солидарности, но представить только рожу какого-нибудь «песочника», который вместо кайфа с перепуганной девочкой получает пробитое горло…
— Ты иди-иди, — сказал я, видя, что Аянами задержалась, изучая мое лицо. — Там халат где-то чистый был на полке.
«Кажется, был», — добавил я про себя, подумал и уточнил:
«Надеюсь, что был. Не хватало мне еще тут обнаженку созерцать. Сплошное расстройство ведь будет».
Я с трудом разработал суставы и поплелся на кухню, представляя, что со мной будет, если доживу лет до сорока. Избитые кости явно ведь лучше не сделаются, так что уже сейчас стоит подумать об этом дне. Напьюсь, затянусь сигаретой и приму заказ на свою последнюю Еву — поколения эдак «ноль-ноль-ноль». Которая, полагаю, будет изводить меня философскими парадоксами и рассуждениями в стиле: жизнь — дерьмо и надо пойти убиться. Я включил кофеварку и плюхнулся на стул, отодвигая болевые ощущения подальше. В ванной шумела вода, в голове — какая-то муть, а я осматривал свое умеренно загрязненное жилище и соображал, как же мне жить дальше и есть ли смысл планировать свой пафосный пьяный выход на последнюю Еву. Получалось, что не стоит.
Душ затих, в ванной послышалась возня, а потом зашуршала дверь, и я поднял голову. Седые волосы Евы, намокнув, сделались совсем голубыми, лицо порозовело, а мой теплый, изрядно ей великоватый халат довершал картину. И мне — сонному и разбитому — эта картина показалась… Страшной. Аянами садилась напротив, она раскрытой ладонью убирала влажные волосы с нежно-розовой щеки, она… Я просто понял, что, возможно, смог бы ее ликвидировать — тогда, в туннеле. Даже в дверях собственной квартиры — но не сейчас. «Да что же это такое? Это же искусственный человек, кукла!»
— Аянами, я хочу знать кое-что, — почти зло сказал я: мне срочно было нужно что-то, чтобы избавиться от дурацкого наваждения. Например, вот это:
— Почему ты сбежала?
Ну вот и все, Икари, очаровашка заканчивается. Не объяснит она этого, ни за что, это научно доказано: Ева просто залипает, если попросить ее объяснить такую вещь — были прецеденты. Это все равно что спросить у человека, как он родился.
— Я… Я не знаю.
Это был финиш.
Да, она сказала то, что и ожидалось. Но… Чтоб меня, КАК она это сказала! Я растерянно смотрел на Аянами и ничего в этой жизни уже не понимал — а она смотрела на меня сейчас так, словно я должен ей сам все объяснить. «Одно из двух: либо я становлюсь наблюдательнее ВК-теста, либо эта Ева совершила очередной рывок в развитии. Но за каким дьяволом она сейчас эмулирует эмоции? Я ведь знаю, кто она!».
— Усложняем вопрос, — сказал я и откашлялся. Потом подумал и встал за кофе: отдохну чуток от этого взгляда. — Почему ты меня спасла?
— Я не знаю.
«Ты не хочешь поворачиваться. Ты не хочешь поворачиваться. Ты не хочешь этого видеть. Не хочешь!.. Вот дерьмо!»
Ледяное спокойствие — спокойствие человека, который долго думал над проблемой и смирился с тем, что она не решаема. Вот так вот.
— Врешь, — сказал я спокойным тоном. Мне дорого далось это спокойствие: простой допрос неагрессивной свежеискупанной Евы, а я едва не истекаю потом. — Кто тебе приказал? Директор?
— Нет.
— А я говорю — врешь!
— Нет, Икари.
Меня уже трясло, картинка плыла перед глазами. К счастью, я еще соображал, что не стоит пытаться ее трясти, осознавал, что она не человек, — и как раз это меня убивало.
— Кофе готов, — сообщила Аянами и указала мне за спину, где уже пищал кофейный аппарат.
Я облизал губы, глядя на бесстрастное лицо. С этим надо что-то решить, и решить быстро. С одной стороны, вероятность лжи сохранялась: она просто могла получить приказ не разглашать приказ — делов-то. С другой стороны — слишком уж странный способ сокрытия правды. Что еще за «не знаю», «не понимаю»? Хрень какая-то. Поэтому мне надо понять ее, понять и изучить, примирившись с тем, что все мои представления о Евангелионах — полная чушь.
«Молодец, Синдзи, ты только что оправдал свою беспомощность. И, возможно, продвинул чуть вперед чей-то план».
Я с веселым изумлением обнаружил свою паранойю, ухватил ее за шкирку и забросил подальше. Всем нервным просьба отойти от экранов и накрыться простынями — сейчас будет сеанс отчаянного самоубийства.
— Аянами, тебя выслеживают. Ты будешь жить у меня, пока я не решу, что делать. Поняла?
— Да.
— Ты хочешь что-то добавить к своим ответам?
— Да.
Настороженность. Ну же, давай, порадуй меня…
— Спасибо, Икари.
Я сейчас, не сходя с этого места, поеду крышей. «Спасибо, Икари». Сколько раз меня благодарили нелюди в этой жизни? Что, ни разу? Ну, можно открыть счет. Честно признаться, количество поблагодаривших меня людей не намного большее.
— Ты кофе будешь?
— Буду.
На моей кухне нет окон, а смотреть на шкафчики, встроенную технику или бутылки — это как-то не то. Так что я поневоле разглядывал свою новую соседку, разглядывал и думал о том, как странно все бывает. Как в придачу к возвращению на работу ты получаешь загадку, как в придачу к загадке ты получаешь считай что приговор, а в придачу к приговору — вот это. Я вздрогнул и отставил чашку в сторону:
— Все, я спать. Поговорим завтра. Может, ты еще что-нибудь захочешь мне сказать.
— Я поняла.
— Где ты будешь спать?
— Мне все равно.
— Ага, конечно. Идем, возьмешь себе футон и ляжешь здесь.
Я уже уходил в комнату, когда меня догнало еще одно слово благодарности. Кажется, я даже споткнулся на ровном месте.
Утро настало внезапно. Возмущенный будильник терзал мой мозг, онемевшее тело прочно угнездилось под одеялом, а еще я понимал, — сразу, с самого пробуждения, — что у меня сегодня выходной, что накануне я заработал себе не только воющую боль, но и добрую сотню тысяч… Это было отменное утро.
Пока я добрался до ванной, мое радужное настроение слегка поумерилось. Таблеток, конечно, можно больше не жрать, но неприятных ощущений и синтетика на кухне никакой боженька не отменил. Словом, из санузла я выбрался в своем обычном расположении духа: паранойя пополам с унынием фаталиста. Что меня по-настоящему радовало, так это состояние ладоней, на которых вместо порезов остались только розовые полоски чешущейся кожицы.
