— Аянами, подъем, — сказал я, входя на кухню.
Ева сидела на скатанном футоне и смотрела на меня. Вид у нее был довольно потешный: растрепанная сверх обычного прическа и бесформенный халат, рукава которого она так и не подкатала. Клево.
— Доброе утро.
— Давно бодрствуем? — полюбопытствовал я, обойдя ее: у меня был прицел на холодильник и микроволновку. А еще крутились мыслишки о том, что разговоры с утра — это, наверное, не худший способ начать день. Завести девушку, что ли? Я вспомнил о вечно ругающихся соседях по подъезду и снисходительно улыбнулся секундной слабости. Кстати, о девушках. Я не включил утреннее шоу с Маной и этим придурком, а вместо этого поперся первым делом будить синтетика. «А, плевать, — решил я, зевая. — Будем считать, что у меня выходной сегодня».
— Я проснулась сорок три минуты назад.
— Завтракать будешь?
— Да.
Я скосил на нее взгляд. Синтетики не слишком нуждаются в еде — все же оптимизация пищеварительной системы, как-никак, но вопрос ведь в том, когда она последний раз ела. Особенно учитывая, что я ей вчера ничего не предложил. Ладно, лучше не будем проверять, станет ли мучить совесть из-за голодной Евы. Я уже, черт возьми, чего угодно могу от себя ожидать.
Пока я воевал с пакетами каши, Аянами утащила футон в шкаф, вернулась и теперь сидела на высоком стуле, бесстрастно изучая мои действия. Взгляд под руку слегка раздражал, но, к счастью, какая-то часть меня все еще четко понимала разницу между просто девушкой и искусственной девушкой, так что я не комплексовал по поводу своих неловких движений и жлобских кулинарных пристрастий.
— Держи.
Я сунул ей пакет с разогретой кашей, ложку и включил-таки телевизор. Там был перерыв в шоу, показывали новости — и снова всякую порнографию про звездные войны. Когда людям надоест устраивать пострелушки в космосе? Опять пираты, опять захватили транспорт, опять его регуляторы аннигилировали. Не вступаем мы в переговоры — и все тут. Суровость заказного сюжета просто подавляла, особенно момент, когда командир батареи фрегата с каменным лицом рассказывал, что он скорбит по каждому заложнику, но долг, честь, мундир, лычки! Мы должны держать строй, да, сэр. Воистину, аминь.
Я гребаный циник, но все эти колониальные сюжеты смотрятся с Земли такой ерундой, что передать невозможно. Как дешевый сериал, который вдруг стал популярен, и теперь продюсеры выламывают руки сценаристам: ну еще сезон, ну еще один, ну пусть теперь они будут суровы, но у этого еще личная половая драма вдобавок…
— Я бы на месте синтетиков тоже бежал на Землю, — сообщил я эфиру, тыча ложкой в происходящее на экране. — Это не может не выносить мозг.
— Почему?
— Тебе закладывали исторические данные? — спросил я, обернувшись. Аянами оторвалась от еды и подняла голову. На верхней губе обнаружилась каша.
— Да.
— Что у нас произошло девяносто семь лет назад? — поинтересовался я, изучая молочное пятнышко. Аянами с этакой мелкой неаккуратностью выглядела весьма забавно.
— Началась Последняя Война. С третьего по восьмое июня было нанесено двести шестнадцать термоядерных ударов, которые…
— Проредили население Земли на семьдесят процентов, и только чудом в резню не влезли первые пробные колонии.
Я не удержался и таки протянул руку с салфеткой. Заодно сейчас проверим кое-что. Аянами с безразличным лицом покосилась на мою ладонь и даже не вздрогнула, когда я вытер ей губу. «Ага. Доверие. Значит, предложение укрытия сработало. Или сработало что-то другое». В целом, ничего необычного тут нет: уже два поколения Евангелионов принимают нейтральные отношения, а в обмен на оказанную критическую услугу — позволяют себя касаться без предупреждения. Иначе я мог сейчас запросто получить, как минимум, тройной перелом.
— Так вот, — сказал я светским тоном, запинывая адреналин назад в надпочечники, — эти все наши последние войны — это такая маска. Всегда есть самая-самая последняя война. Потом — распоследняя из последних. Ну и так далее. Даже если на самом деле никто этой войны и не видит.
— Почему тогда вы говорите о синтетиках?
— Потому что вас создали как солдат. Солдат и колонизаторов. Потом появились Евы-шахтеры, Евы-монтажники, Евы-шлюхи, Евы — живые мишени…
Круто это все: сижу на кухне, рассказываю синтетику-беглянке о ее виде, утираю ей губки, жру кашу… Утреннее шоу, говорите? Ну-ну.
— Вас запихнули в этот мир, который официально не воюет, — зло сказал я. — Сказали подчиняться людям. Мирным, хорошим и добрым. А потом…
Я снова ткнул ложкой в экран. Там как раз показывали подавление чумного бунта на «Иерихоне-5».
— …А потом вот такие вещи происходят на ваших глазах. И изгаженная Земля, наверное, видится вашему брату каким-то раем.
Что-то было не так. Я вслушивался в свои слова, и получалось, что я — старший лейтенант особого истребительного управления блэйд раннеров — чуть ли не гребаный фанат чистых да непорочных Евангелионов. С другой стороны, беглецы на Землю регулярно снабжали меня кредитами, так что мне вроде как и грех скрывать свое одобрение. Бегите-бегите, все правильно и очень даже хорошо. Только сейчас для Аянами я озвучил какие-то странные аргументы своей позиции, и это здорово напрягало.
— Люди бегут с Земли туда.
Я сначала даже не понял, что это произнесла Рей. Она смотрела на экран, где на фоне пожаров консул рассказывал, дескать, все хорошо, и колония непременно выправится, — и на лице Евы не было ничего, но вот тон, которым она произнесла свою реплику, был странно небезразличным. То ли это было утверждение, то ли вопрос.
— Да, Аянами, бегут. Там нет кислотных дождей, нет нужды жить как минимум в полукилометре над поверхностью. Нет зараженных пространств. Представляешь, когда-то между материками летали просто на самолетах, а не как сейчас.
— Я знаю.
— Знаешь ты…
Этому миру конец, раз уж я сижу и треплюсь о нем с Евангелионом. Выпить прямо с утра, что ли? В комнате взорвался воплями видеофон, и я пошел туда, жестом показав Аянами сидеть здесь.
— Утро, капитан, — сказал я, обнаружив на экране Кацураги.
Моя начальница что-то набивала на клавиатуре, поглядывала вверх, на подвесной телеэкран, и в мою сторону только косилась. Как всегда — сто дел сразу, но на заботу о подчиненном минутка есть.
— Как себя чувствуешь?
— Лучше, спасибо.
— Вижу.
Видит? Что она видит? Я скосил глаза, потом и вовсе обернулся: никакого компромата мне на глаза не попалось.
— Что оглядываешься? Почти розовенький, физиономия довольная. Значит, жить будешь.
Кацураги хмыкнула, махнула кому-то невидимому — мол, заходи, — и едва заметно улыбнулась мне:
— Давай, Икари. Не знаю, что ты там устроил себе, но это явно пошло тебе на пользу. Так что повторяй весь день. И жду завтра с утра на оперативку.
— Ага, — сказал я пустому экрану с надписью «отбой».
«Розовенький». Вот поди ж ты. Я поднял глаза и посмотрел на дверь в кухню. Еще раз вспомнил слова Кацураги и почесал затылок — понятнее не стало, но мне все это смутно не нравилось.
— Икари?
— Я же попросил тебя не высовываться.
— Но вы закончили говорить?
«Твоей бы эвристикой…»
— Да, закончил, — признал я. — Что ты хотела?
— Я хотела узнать, чем мне надо заняться.
Выражение лица, с которым я ее рассматривал, наверное, было очень забавным. «Работу не ищи, от работы не отказывайся» — вот вшейте Евам эту мудрость, и половину проблем отрежет, как ножом, небом клянусь.
— Ничем, — буркнул я. «В отдел разработки ПО для синтетиков пойти, что ли?» — Я тебе не хозяин.
— Я понимаю, однако вы меня пригласили жить с вами.
При упоминании этого моего решения мне захотелось срочно побиться лбом о столешницу.
— Да, пригласил. И что с того?
— Насколько мне известно, сожители разделяют обязанности.
Я оторвал взгляд от манящей поверхности стола и с интересом принялся разглядывать Аянами. Она все еще была в моем халате, но теперь бесформенные рукава были закатаны по локоть, и из массивной плотной ткани торчали обманчиво худые ручки. Символично, решил я.
