Я постучал в массивные деревянные ворота. Открылось маленькое зарешетчатое окошко, и калитка распахнулась. Часовой взял на караул и отошел в сторону, пропуская меня.
— Здравия желаю, господин супер — лейтенант — моринер.
Я кивнул и вошел в полумрак подворотни. Здесь еще сохранялась прохлада.
Двор казармы был пуст, и я подумал, что мой заместитель скорее всего проводит учебные занятия.
Штаб 8 гвардейской морины состоял из двух комнат, гостиной, которую на морской манер называли кают-компанией и кабинета командира части. Гостиная — большая комната с тремя окнами, выходящими во двор, с кожаным диваном и массивным столом, была самым уютным местом в казарме, здесь господа офицеры проводили совещания, выпивали и обедали. В углу справа, при входе, стояла маленькая плита с вытяжкой, на которой мой денщик Люм, варил кофе или грел чайник.
Чтобы попасть в кабинет, нужно было пройти кают-компанию насквозь, миновать стол и ряд стульев, и повернуть ручку, вечно закрытой, деревянной двери. В кабинете стоял сейф с личными делами офицеров и прочими документами, шкаф для одежды, канцелярский стол, пара стульев и высокие напольные часы, которые постоянно отставали. На стене висел мой трофейный карабин.
Я вошел в кают-компанию. Здесь было пусто, душно и накурено. На столе стояла хрустальная пепельница полная папиросных окурков, лежал ворох вчерашних газет и стоял пустой стакан. На диване осталась раскрытая книга, которую ночью читал дежурный офицер.
Я взял книгу в руки. Это был дешевый роман из тех, что в послевоенные годы заполонили прилавки книжных магазинов. Что-то о герое войны и ожидающей его с фронта голубоглазой красавице. Я захлопнул книгу и положил на место.
Дверь кабинета открылась и появился денщик, в руках он держал мокрую тряпку. Увидев меня, он смутился, отдал честь и вытянул руки по швам, тряпка при этом размоталась и повисла до самого пола.
— Здравия желаю, господин супер — лейтенант — моринер. Я у Вас уборку делал.
— Хорошо сделал?
— Так точно, — он заулыбался: — Может быть хотите чаю или кофе?
«Кофе» он произносил с особым шиком и получалось, что-то вроде «коофэ».
— Пригласи лейтенант-моринера Бада, и вытряхни эту пепельницу, а то вся кают-компания провоняла.
— Слушаюсь.
Денщик выбежал за дверь. Был он коротенький, толстый, суетливый и услужливый. Моринеры его не любили, за то, что Люм во все совал свой нос и на любой вопрос у него был готов ответ, причем его совершенно не смущало, что, как правило, его мнение никого не интересовало.
Я прошел в кабинет, поставил на подоконник ящик с кордом и коньяк, стащил через голову планшетку, бросил ее на стол, расстегнул китель и развалился на стуле.
Окно было открыто. Во дворе никого не было, только у ворот конюшни, изнывающий от жары и скуки часовой, переминался с ноги на ногу. Я попробовал вспомнить из какого взвода моринер, но так и не смог, кажется из второго. Дверь казармы распахнулась и по двору, придерживая шпагу, пробежал начальник штаба. Он был старше меня на два года, круглый, подвижный, с пивным животом и широким лицом. Бад воевал с первого дня войны, чем ужасно гордился. Он был из мещан, выбился в офицеры за счет бесшабашной отваги и презрения к смерти. В молодые годы Бад потерял жену, которая умерла при родах, оставив ему сына. Ребенка забрали родственники жены, которые жили в столице и удачно торговали сукном. Бад решил, что война отличная возможность расстаться с жизнью и воссоединиться с любимой женой. Он упрямо искал смерти, но не нашел. В последний год войны мы с ним побывали в нескольких переделках, подружились и прониклись друг к другу уважением. Жил он в казарме, в небольшой комнате с единственным окном во двор, столовался в части.
Хлопнула входная дверь. Бад стремительно прошел кают-компанию и вошел в кабинет. Он запыхался.
— Добрый день!
— Добрый. Садись.
Наедине мы были на ты. Он снял фуражку, положил на краешек стола, сел на стул, закинул ногу на ногу и внимательно посмотрел на меня. Глаза у него были голубые, на выкате.
— Ну, что?
Утром денщик доставил ему записку и Бад был встревожен.
— Нас ждет боевая операция.
— Ну слава великому океану, — Бад расслабился и откинулся на спинку стула:
— Операция — это хорошо.
— Это очень нехорошая операция, — я сунул ему под нос папку с документами: — мы отправляемся на «Дикий остров» искать адмирала Толя.
— А по мне хоть к морскому дьяволу, лишь бы подальше отсюда, — беззаботно ответил Бад. Он взял папку, развязал тесемки и вытащил документы: — Кто такой этот Толь?
Я рассказал ему все, что знал, и все что услышал от адмирала и капитана. Бад не перебивал и слушал очень внимательно, то и дело поглядывая на фотографии и изучая список офицеров экспедиции.
— Странно это все. Не понимаю, зачем нас посылать. Отправили бы разведывательное судно, — Бад положил папку на стол, достал из кармана маленькую трубочку и кисет, набил ее табаком и раскурил. По кабинету поплыл ароматный дымок.
— Но адмиралтейству видней. У Меца голова большая, вот пусть она и болит. Доберемся до материка, найдем экспедицию и подождем смены. Проще маринованной корюшки.
Часы пробили 13.30.
Бад достал из кармана свой наградной серебряный брегет, щелкнул крышкой и сверил время.
— Отстают на 12 минут.
— Твои или штабные?
— Штабные. Скоро обед.
— Я обедал в городе, в «Якоре».
Бад с завистью присвистнул.
— Не плохо. А я собираюсь попробовать стряпню нашего повара. Есть хочу еще с утра, — он улыбнулся.
За окном часовой мерил шагами выложенный булыжником двор, он делал 5 шагов в одну сторону, замирал, разворачивался на 180 градусов, и делал 5 шагов в другую.
— Коньяка хочешь? Турд подарил.
Бад отрицательно покачал головой.
— Как он?
— Нормально. Вывернулся. Добился перевода на «базу подскока». Хочет пересидеть трудные времена.
— Скользкий угорь, — Бад усмехнулся, — очень хочу выпить, но давай после обеда, получается, что теперь у нас с тобой полно дел.
Мы помолчали. Я убрал папку в верхний ящик стола, туда же сунул планшетку.
— После обеда я сообщу господам офицерам приятную новость. Во-первых, они больше не гвардия, а во-вторых служба в столице для них закончилась.
Я встал, прошелся по кабинету и остановился у открытого окна. Ворота оружейной мастерской были распахнуты настежь. Мне был виден верстак с наваленным хламом, железная бочка, походный горн.
— И в-третьих, это их последний обед на твердой земле. Нас ждут два месяца плавания, осенние шторма и чертовская скука на протяжении всего пути.
