– Депы и депуты – это одно и то же? – спросил Рыжий.
– «Депы» – это жаргон. Народное сокращение…
– Это депуты Упадок устроили или он сам получился? – не отставал дикарь.
– Точно неизвестно. Но возможно, что и депуты приложили к этому руку. Во всяком случае, после Упадка все депуты куда-то подевались. Нет ни одного сообщения о том, что кто-то из депутов пытался организовать восстановление жизни. Наверное, никудышными они были организаторами. Так что об этой потере никто не жалел. В Московии создана комиссия по сбору преданий и легенд о том времени. Из-за пожаров и наводнений книг почти не осталось, поэтому у историков-комиссаров много работы…
– У Каина есть древняя книга.
– Это другая книга, – запальчиво отозвался Каин. – Моя книга написана задолго до Упадка. Если хотите знать, в моей книге написано, как мир строился, а не рушился.
– Это тоже немало, – заметил Рыжий. – Если в книге описано, как мир строился, то с её помощью мир можно починить, сделать таким, каким он был раньше.
– Нет, – смутился Каин. – Не думаю, что с помощью моей книги можно что-то починить.
– Библия, – сказал я. – Эта книга называется Библия. Большая редкость!
– К депуту! – отмахнулся дикарь. – Лучше скажи нам, Иван, что ты здесь делаешь? В этих краях все разбойники любят рассуждать о меридианах, зонах катастрофы и специальных комиссиях Московии?
Меня бросает в жар. Судя по всему, Рыжий успел поговорить с Феликсом и тот рассказал историю конвоя. Я видел дикаря в деле. Одно неосторожное движение, и он нас всех порежет на куски. Справа чувствую напряжение. Данила готов к бою. Булыга между своими сундуками съёжился, затаился, но положение правой руки ясно указывает, что до оружия он уже дотянулся. Каин вообще дышать перестал. Молчание действует на нервы. Нужно что-то сказать. Что-то умное и простое. И вместе с тем разудалое и весёлое.
«Ну же, – тороплю себя, – нужно срочно пошутить. Чтобы все перевели дух и улыбнулись…»
– Это получается, что депы человечество в «ржавую хонду» записали? – фальшиво рассмеялся Каин. – Чтобы нас, как заразу, остановить, Землю по Дну Мира размазали и хорошенько прожарили?
– Похоже, – кивнул Рыжий. – А про Японию могу сказать только одно – у нас в Коврове «рётодзюцу» переводится как «уборка на силос».
Слева шумно выдохнули. Даже Булыга приподнялся, вынырнул из своего вороха ветоши. А мне было обидно. Я презирал себя за то, что бродяги контролировали ситуацию лучше меня. Я ненавидел их за уверенность, с которой они разруливали ситуацию. Будто это их, а не меня столько лет учили искусству беседы. Их, а не меня учили отрешённому спокойствию, которое лучше всего помогает найти нужные слова в предконфликтной ситуации.
А Рыжий рассказывал…
О деревне, закатанной небом в ил и песок. О палящем солнце и смердящей реке. О тучах насекомых и племенах разумных крокодилов. О влаге, в которой рождаешься и всю жизнь гниёшь, чтобы в итоге тебя просто бросили, оставили на поверхности болота. Потому что копать невозможно, а до ближайшего сухого грунта – десяток отбоев пути, и труп завоняется задолго до того, как под ногами перестанет хлюпать. Да и какой дурак пойдёт к суше, только чтоб зарыть покойника?
– …Рис – это наша жизнь, – рассказывал дикарь. – У нас ничего нет, кроме риса. Рис – наш хозяин и господин. Он нас кормит, поит, одевает. Растёт быстро, убирать нужно ещё быстрее: три-пять отбоев задержки, и перестыг осыпается. А кроме потери зерна, это ещё и разносортица в периоде созревания: ведь то, что осыпалось в болото, обратно растёт! И эту путаницу нужно давить в зародыше, потому что если не выпалывать дичку, то следующие жнива – не страда, а страдание…
– А бой двумя лезвиями? – напомнил я. – Ты о рётодзюцу хотел рассказать.
– И рассказал, – улыбнулся Рыжий. – Косим мы так. С обеих рук косим.
– А у нас пшеницу валят косами, – подал голос Каин.
– Верная смерть, – с заметным сожалением сказал Рыжий. – Оно-то легче: лезвие длиннее, замах шире, вдобавок двумя руками – не так устаёшь. Одна беда – никакой защиты от природы. Человек с косой – лёгкая пища. Нет. У нас всё не так. Краги до паха, брезентовая рубаха до колен. Пояс, капюшон, сетка на лице, рукавицы. Сзади два сменщика, они же помощники.
– А женщины?
– У них «лёгкий труд». Из соломы вяжут мешки, плетут циновки, обувь, шляпы. Разделывают и сушат стервятников, тянут из них верёвки, канаты, шнурки. Из сечки делают пиво и крахмал, из зародышей зерна – масло. Работы всем хватает. Но сердце жизни – уборка.
Работа обвальщика – самая опасная, а потому – почётная и уважаемая. Потому что, помимо тупой нарезки колосьев, нужно следить за водой и зарослями: может вынырнуть, выпрыгнуть, плюнуть и укусить всё что угодно – отставший от косяка головастик, стая пиявок, племя стрекоз. Человек, который не может отмахивать двумя серпами, не будет обвальщиком! Всё время нужно быть начеку: между колосьями прячутся питоны и многоногие химеры. А есть подводные, хитрые твари, которые свои усы маскируют под колосья. Если не заметил, не распознал «чужого», схватился рукой или помощник увязанным снопом положил на плечо – ожог и долгие мучения перед смертью.
И такие приключения не день, не два… рис растёт сто двадцать отбоев. Поле убираем за десять отбоев. Всего двенадцать полей. Считайте сами – выходных не бывает. Заканчиваем последнее поле, чтобы перейти на первое. И всё это – пот, кровь и скрежет зубовный – только чтоб нагрузить зерном плот и отбурлачить его на рынок, обменять во Владимире на одежду, серпы, цепа, хомуты, гвозди… молотить зерно лучше всего цепами…
– Что за «цепа», Рыжий?
– Две палки: длинная и короткая, скреплены между собой шнурком от стервятника. За длинную держишь, короткой молотишь. Хорошо!
– Депут подери! Нунчаки, что ли?
– Нунчаки? – переспросил Рыжий.
– То же самое, только палки одинаковые и короткие.
– Зачем? – удивился дикарь. – Если обе короткие, это или сильно наклоняться нужно, или на коленях молотить. Неудобно…
Никто не ответил. Тогда Рыжий опять к своей жизни вернулся:
– А ещё река на север уходит. Сейчас реже, но бывает. Будто прыгает. Оно-то хорошо: болото больше, полей больше. Но ведь южная граница сохнет! Вот и получается: приходит срок, и деревня с якоря снимается – реку догоняет. Жить на плоту? Дураков нет – только курени на сваях! И не из-за того, что штивает, – приспособишься. А потому, что, если шквал налетит, а ты спать, к примеру, надумаешь – пойдёшь на корм головастикам. Только курени! Только сваи! А где их взять, эти сваи? Или старые из топи вытаскивать? Так и делаем, конечно, только не всякую сваю из болота вытащишь. Значит, часть урожая всё время откладывается для покупки леса, загодя готовимся к очередному переезду. Разборка-сборка жилищ и амбаров, разметка нового поля, зачистка оставленных площадей… Каждая пара рук по цене плота зерна. Община не зря меня кормила. Видно, разглядели надёжного работника. Они в этом знают толк.
