Дмитрий Старицкий - Горец. Гром победы

– Такое тоже возможно, – кивнул полковник. – И если все предварительные пожелания высказаны, то прошу пройти в мою трапезную. Похвалюсь, что личный повар у меня тоже пленный – из лучшего ресторана Лютеца. Любую кухню мира готовит, не только республиканскую.

Полковник открыл дверь и сделал приглашающий жест рукой.

– Прошу.

Личные дела офицеров были тоненькими. Стандартная анкета. Описание обстоятельств попадания в плен. Замечания по соблюдению режима содержания. Наказания и поощрения. Жалобы и предложения, поступившие от самого пленного. Все.

Писарь – пожилой фельдфебель – пояснил, что споры между собой пленные офицеры решают сами, устроив что-то вроде суда чести в составе трех полковников. И стараются к своим разборкам администрацию замка не привлекать.

– Нам же работы меньше, ваше превосходительство, – заключил писарь свою речь немудреной сентенцией.

– И что, совсем ничего примечательного не было? – поинтересовался я.

– Разве что поначалу некоторые офицеры любили пилить и колоть дрова, но как только появился их суд чести, то он им это запретил. Пришлось создавать хозяйственную команду из рядовых, переведя их сюда из полевого лагеря. На них все обслуживание господ офицеров. Еще денщики дневалят на кухне по очереди.

– Кухня у них общая?

– Так точно. Все – и офицеры, и рядовые питаются из общего котла. Охране еду готовят отдельно, согласно инструкции. К ее кухне пленные не допускаются. Вино пленным выдается на общих основаниях из замковых подвалов. Они тут обширные.

– А чем занят основной контингент?

– В основном спорят между собой о внутренней политике республики, но так… больше теоретически, потому как газеты мы выписываем только имперские и из Втуца.

Отложив в сторону дела инженеров и артиллеристов для более внимательного рассмотрения потом, я бегло листал подборки, посвященные кавалеристам и пехотинцам, пока не зацепился краем глаза за дело пехотного старшего лейтенанта, который закончил гражданский вуз – Высшую инженерную школу. И гражданская профессия была указана – сталевар.

Инженеров и «богов войны» живьем прогнал просто конвейером. Мнения офицеров как под копирку написаны. Никакого сотрудничества с врагом, ибо это противно офицерской чести. Даже колка дров в их среде считается таковым деянием. Но конвейер конвейером, а провозился я с ними до ужина.

За ужином Бьеркфорт пел дифирамбы коменданту о состоянии замка.

Полковник светился от удовольствия, получая заслуженные похвалы от нового непосредственного начальства.

– Савва, – сказал генерал, вытирая губы салфеткой, – мы здесь остаемся на ночь. Утром двинемся обратно, если ты свои дела завершил.

– Как скажете, ваше превосходительство, – откликнулся я, из вредности заменив «прикажете» на «скажете». Показав тем самым даже не Бьеркфорту, а полковнику, что мы с генералом из разных ведомств, но я уважаю его возраст и то, что он на чин выше меня по рангу.

Тонкая республиканская кухня меня не впечатлила. Простые рецкие блюда мне нравились больше. Но Бьеркфорт даже вызвал повара в трапезную, чтобы воздать хвалу его талантам. Трудно сказать, кто был больше этим польщен – сам повар или полковник, которого он постоянно кормил.

Повара этого, несмотря на то что у себя дома он был столичной звездой люксового общепита, в армию мобилизовали на общих основаниях, и воевал он не кухарем, а капралом в пехоте первым номером механического пулемета. Таким вот образом власти республики не давали забывать солдатской массе о всеобщем равенстве в республике.

Впрочем, вполне легально в той же республике можно было от призыва откупиться крупной суммой в Фонд обороны. И никого это там не удивляло и не вызывало сомнений в принципах демократии. Это лишний раз меня убедило, что демократия – всего лишь способ власти богатых над бедными, а все остальное пропагандистская трескотня.

Поблагодарив щедрого хозяина стола за ужин, я приказал привести ко мне этого пехотного сталевара в бильярдную. Чуйка подсказала, что переговоры в кабинете будут напоминать разделяющую нас фронтовую линию окопов, а канцелярский стол – бруствер. Для моих целей лучше всего подходит неформальная обстановка.

Звали заинтересовавшего меня человека Эдмо Мурант, старший лейтенант 11-го линейного пехотного полка. Тридцати лет. Среднего роста шатен с тонкими усиками и серыми глазами. Тонкокостный. Впрочем, внешности самой заурядной. Чтобы нравиться женщинам, таким надо иметь или толстый кошелек, или известность, ибо интимное знакомство со знаменитостью женщинам льстит и дает возможность задирать нос среди товарок.

– Чем я обязан чести удостоиться внимания самого Кровавого Кобчика? – Лейтенант разбил шары и пошел вокруг стола выглядывать выигрышную позицию.

Говорил республиканский лейтенант на хорошем имперском языке с легким акцентом. Впрочем, курс высшего технического института предполагал наличие такого знания. Наука и техника в этом мире до войны на всей планете была наполовину имперской. И все в цивилизованном мире выписывали техническую периодику из империи.

«Ершистый парень, – подумал я. – Он что, специально нарывается? А «сарафанное радио» в этом лагере поставлено отменно. Охрана моя, что ли, проговорилась местным, кто я? Зайдем тогда с другой стороны».

Разлил я в бокалы коллекционное вино из герцогского подвала, отставил в сторону кувшин и переспросил с легкой ехидцей:

– От известия, что их посетил сам Кровавый Кобчик, я надеюсь, среди контингента не случилось медвежьей болезни?

Лейтенант пригубил темно-фиолетовое, почти черное вино, кивнул, причмокнул довольно и ответил:

– Вроде нет. Хотя догадки ходили самые фантастические. Кстати, как это оно – резать людей ножом? – И лейтенант коротким точным ударом забил шар в лузу.

– Так же, как и стрелять в них, – ответил я спокойным тоном. – Никакой разницы. Разве что когда стреляешь, то не чуешь гнилого запаха изо рта врага. Результат один – ты отнимаешь жизнь, которую не ты дал. Легче всего убивать людей, наверное, корпусным артиллеристам. Они никогда не видят, как от их снарядов за десяток километров разрывает солдат на куски. Иногда даже своих… от «дружественного» огня. На втором месте по легкости убийства стоят воздухоплаватели. Они видят, как от их бомб погибают, но люди сверху кажутся муравьями. Есть в той картине с неба что-то ненастоящее. Больше от игры. – Вот черт, чуть было не ляпнул «компьютерной». – Стрелок в окопе хотя бы видит, как от его пули человек падает и больше не встает. Ближе кавалеристы, которые рубят врагов саблями. Так что, по моему мнению, убивать ножом намного честнее. Враг в состоянии тебе ответить тем же. Ты сам от него на расстоянии вытянутой руки.