– Сержант Уилмор, закройте рот и прикажите солдатам приготовиться к отражению атаки, – скомандовал Гастингс.
– С-с-слушаюсь, сэр, – выдохнул тот.
Удивление храбрых норфолкских стрелков было легко объяснимо, поскольку по дороге к ним приближались непонятные бородатые длинноволосые оборванцы, весьма отдаленно напоминавшие башибузуков – иррегулярную турецкую конницу, которую ожидали увидеть англичане. За отрядом кавалеристов тянулось несколько неуклюжих, старинных, скрипучих, тяжелогруженых телег, влекомых упряжками волов. Одетые в какие-то длинные рубахи с разноцветными развевающимися плащами за спиной, некоторые – с копьями у ноги, притороченными к седлам шлемами и большими миндалевидными щитами конники, даже если не учитывать странных телег, всем своим видом отрицали принадлежность к двадцатому веку. Но и на привычных по иллюстрациям в книгах рыцарей эти странные всадники походили не больше, чем полковник Бошамп – на Санта Клауса. Кем бы ни были подъезжающие, к современным англичанам или туркам их отнести было нельзя даже с похмелья.
Заметив лежащих пехотинцев, всадники слегка придержали коней, однако через несколько мгновений уверенно направились в сторону норфолкцев.
– Неужели капитан Кубитт оказался прав, сэр? Но эти всадники мне кажутся нисколько не похожими на англосаксов, какими их описывают наши историки. В какую же чертову срань мы попали? Извините, господин полковник, сэр.
– Верно, мистер Гастингс. Попали. Точнее и не скажешь, – Бошамп встал, одновременно расстегивая кобуру своего «веблея», и положил ладонь на рукоять. Лейтенант последовал его примеру. Томсен поднялся вместе с ними, встав чуть левее полковника и взяв переднего всадника на прицел. Группа из семнадцати конников приблизилась к пехотинцам на расстояние в шесть-семь ярдов и остановилась, не выказывая, впрочем, никаких признаков агрессии.
– Я королевский тэн Вулфрик, здешний ширриф, – с удивлением разглядывая пригорок, лежащих и стоящих англичан, произнес один из всадников, в более чистом и не таком застиранном хитоне, как у его спутников – А кто будете вы?
Томсен привычно, без команды, перевел сказанное, вызвав еще один удивленный взгляд со стороны Вулфрика.
– Так кто же вы и что вы делаете на земле моего шайра[16]? – повторил всадник, кладя правую руку на рукоять внушительного топора на длинном древке, висящего сбоку от седла.
– Я сэр Гораций Бошамп, командир норфолкских королевских стрелков. – Полковник, выслушав перевод, собрал все свое мужество, гордо вскинул голову и положил левую ладонь на рукоять сабли.
Глава VII. Людям для войн не хватало земли
Коварный лев тянулся вновь к чужой короне, и, чуя будущую кровь, храпели кони.
Р. КиплингУтром Дня святого Михаила, небесного покровителя Нормандии, большой, красиво украшенный корабль потерянно дрейфовал у английских берегов. Стоящие на палубе люди с волнением и испугом осматривали поверхность моря.
Одинокое судно с большим красно-золотым парусом было во власти случая, который в любой момент мог столкнуть его с боевым кораблем англичан или с пиратским судном. Волнение словно парализовало экипаж, многие из доблестных и храбрых соратников находившегося на этом же судне герцога Нормандии Гильома[17] Бастарда были близки к панике. Большинству казалось, что катастрофа, которую так ждали с самого начала этой безрассудной затеи сюзерена, – завоевания престола Королевства Английского, произойдет с мгновенья на мгновенье. Только герцог и его оруженосец, Роберт де Гранмениль, племянник сенешаля Нормандии Гильома Фиц-Жере, спокойно принимали все происходящее. Роберт, видя, что господин, которому он безоговорочно доверял, спокойно приказывает убрать парус и бросить якорь, совершенно не волновался. В конце концов, уже больше тридцати лет, с момента смерти возвращавшегося из паломничества в Святую Землю отца – герцога Роберта, Гильому Нормандскому пришлось неоднократно доказывать свое право на высокий пост. Незаконнорожденный сын, он сумел привлечь на свою сторону большинство знати герцогства, подавить возникшую во время его малолетства смуту и навести такой порядок в своих владениях, что ему завидовали многие государи ближних и дальних земель. Деливший со своим герцогом большинство из выпавших на его долю испытаний, Роберт хорошо запомнил, что в самых тяжелых ситуациях его господин находил выход из казавшегося всем безвыходного положения. Он помнил, сколько раз предложенные герцогом меры казались окружающим и ошибочными, и неправильными, а в результате оказывались не просто единственно верными, но и приносящими максимальный успех. Пока Роберт предавался воспоминаниям, начав с заговора сеньоров Нижней Нормандии, герцог приказал подать на палубу завтрак. Едва ли не насильно усадив за свой стол самых знатных путников, герцог приступил к трапезе. Приказав оруженосцу поесть, герцог оставил прислуживать за столом одного из взятых в поход пажей. Роберт сейчас же устроился неподалеку, но кусок, несмотря на все его усилия не волноваться, не лез в глотку. Он больше приглядывался и прислушивался, что говорят за столом и что происходит на море. Герцог, наоборот, ел с великим удовольствием, поглощая одно за другим холодное мясо, паштеты и пироги, перемежая еду обильными возлияниями. При этом Гильом не переставая шутил, сам смеялся первым, стараясь беседой и юмором воодушевить своих соратников, к которым постепенно возвращалось хладнокровие. Скоро за столом установилась непринужденная атмосфера, как будто завтрак происходил не на качающейся палубе дрейфующего у вражеских берегов корабля, а где-нибудь на природе перед охотой, не сулящей ничего, кроме развлечения. Окончательно успокоившийся Роберт доел доставшийся ему пирог, запивая вином, после чего отправился в установленную на палубе палатку, чтобы осмотреть и приготовить оружие, свое и господина, к высадке. Не успел он откинуть полог, как наблюдатель на корме закричал, что видит на горизонте четыре мачты, и все, включая герцога и самого Роберта, устремились туда, чтобы посмотреть на приближающийся флот.
Сначала действительно были видны только четыре мачты, затем из-за горизонта появились еще столько же, потом еще и еще, пока все наблюдаемое пространство не покрылось кораблями. «Словно возник лес из деревьев, украшенных парусами», – мелькнула в голове Роберта мысль. Тут он сообразил, что, как только корабли подойдут поближе, начнется высадка, и, не теряя времени, отправился собирать все необходимое. Тем временем корабли подходили все ближе и ближе и, наконец, весь нормандский флот, почти тысяча кораблей и барж, собрался у берега обреченного на завоевание королевства. Наступил третий час дня[18], когда флот подошел к берегу около мыса Бичи-Хед. Корабли приткнулись к земле Англии в нескольких маленьких бухтах и на отмелях вдоль побережья между Певенси и Гастингсом. В пределах видимости – ни английских кораблей, ни наземных дозоров. Ни одной живой души ни на суше, ни на островках, которыми усеяно море. Тишину нарушал только шум прибоя, звон оружейного металла, скрип корабельных снастей и резкие команды шкиперов да редкие фразы обменивающихся мнениями начальников. Корабли бросили якоря, матросы спустили паруса, а первые воины, держа оружие наизготовку, уже спрыгивали с палубы в воду. Вслед за ними устремились сотни и тысячи. Высаживались норманны, понтейцы, фламандцы, отдельные рыцари и отряды из Бретани, Мэна, Пикардии, Пуату, Иль-де Франса и даже из далеких Наварры и Арагона. Выбираясь на берег, бойцы сбивались в отряды и занимали оборону, прикрывая высадку лошадей, выгрузку припасов и оружия. Выгружали копья и дротики, запасы стрел и кольчуги. Кольчуги и доспехи были настолько тяжелы, что их вытаскивали на берег по двое. Лошадей уже оседланными выводили на сушу длинными вереницами конюхи. Рыцари облачались в доспехи и, вооружившись, садились в седла. Томительно тянулось время для ожидающих высадки на борту «Моры», но все же около девяти часов дня[19] Гильом, сопровождаемый верным оруженосцем, последним покинул судно.
