Ознакомительная версия.
А что же делает в этот момент Пивной Бочонок?
О, ему сейчас не до передышки. Он занят: сдерживает в одиночку бахоров, рвущихся в коридор из отцовского кабинета. Сколько их там внутри, я не вижу, но кригариец возится с ними уже какое-то время.
И небезуспешно. Вот он хватает за волосы последнего противника и, сунув его голову в дверной проем, четырежды шарахает по ней дверью так, что она трескается. В смысле – дверь, а не голова. У последней дела обстоят куда хуже – она остается на плечах, но назвать ее головой язык уже не поворачивается. Больше всего она напоминает…
Впрочем, подыскать ей сравнение я не успеваю. Потому что разделавшийся с этой угрозой кригариец хватает меня за шиворот и, отвесив мне пинка, направляет таким образом на нужный курс. Мне же остается лишь перебирать ногами и держаться за стену, дабы не упасть. Но стена не всегда оказывается под рукой. И вот я снова лечу на пол, радуясь уже тому, что на сей раз упал на сухое, не залитое кровью место.
А вот мы натыкаемся на бахора, который, повизгивая от удовольствия, кого-то насилует. Он так увлечен этим, что замечает подошедшего к нему сзади Баррелия лишь в последний момент. Что уже не имеет для него значения, потому что монах оттаскивает его назад за волосы и вскрывает ему мечом глотку. Да так глубоко, что практически отрезает ему голову, оставшуюся держаться лишь на одном позвоночнике. Канафирец бьется на полу в конвульсии, а ван Бьер подходит к его жертве – молоденькой девушке, – и сокрушенно качает головой. Он опоздал: оказывается, что она мертва. И причем давно – десятки порезов у нее на теле уже не кровоточат, и кровь в них начала запекаться.
Я тоже знаю… или, вернее, знал эту девушку. Ее звали Адолия. Она – не шлюха, а дочь одной из кухарок, служившая во дворце горничной. Адолия была старше меня лет на пять, и всегда улыбалась мне при встрече такой светлой улыбкой, что я просто не мог не улыбнуться ей в ответ.
Она и теперь улыбалась. Только эта улыбка была вырезана на ее щеках бахорским ножом, а сама Адолия лежала на столе, мертвая, истерзанная и без одежды.
Спасибо кригарийцу – он сорвал со стены гобелен и прикрыл им Адолию, будто саваном. Вот только надолго ли? И как знать, не отыщет ли ее вскорости другой бахор, которому также захочется надругаться над ее многострадальным телом.
Изуродованное лицо Адолии все еще стояло у меня перед глазами, когда из-за коридорного угла, к которому мы приближались, выскочил человек. Он не нападал, а просто не заметил нас и врезался в меня, так как я, получив от ван Бьера очередной пинок, бежал первым. Я был тут же сбит на пол, успев, однако, заметить, что столкнулся не с канафирцем, а с оринлэндцем. Но не с гвардейцем и не с дворцовым слугой, а с незнакомым мне хойделандером, одетым в кожаные доспехи и вооруженным секирой на коротком топорище.
Островитянин был не один – за ним двигались еще двое: мужчина и женщина. Судя по их одежде и татуированным лицам – тоже уроженцы Хойделанда. А, судя по одинаковым татуировкам, это были члены одного бранна – боевого товарищества, в которые объединялись островитяне, ищущие приключений вдали от родины.
Будучи уверенным, что бояться мне надо лишь смуглых чужаков, при встрече со светлокожей троицей я испытал невольную радость. «Наверное, это храбрые горожане, которые заметили напавших на дворец бахоров и пришли к нам на подмогу!» – мелькнула в голове наивная догадка. При этом меня не смутила сеть, которую тащил один из браннеров. И в которую, как в мешок, была свалена дворцовая посуда, подсвечники, а также другая золотая и серебряная утварь.
Островитяне при виде меня испытали ответную радость. Вот только уже по иной причине.
– Гляньте-ка: да это же сынок гранд-канцлера! – воскликнул тип с мешком, указав на меня приятелям. – Какой умный засранец! Сам к нам прибежал!
– Точно – он! – подтвердила женщина, выглядывая из-за спин собратьев. – Я его пару раз вместе с отцом в городе видела! Вот удача-то!
– А какая там бишь награда за него обещана? – спросил тот, в кого я врезался.
– Двести киферов за голову, – напомнил «мешок».
– А за живого?
– Про живого разговора вообще не было… Эй, а ты еще кто такой?!
Хойделандеры попятились от неожиданности, когда прямо перед ними из-за угла нарисовался ван Бьер. Он явно слышал их разговор, так как на радостях они обсуждали мою поимку достаточно громко. И хоть я представлял для монаха обузу, он не спешил от меня избавляться. И был готов поторговаться, выставив охотникам за моей головой встречную цену. Которую им предлагалось заплатить немедля, не сходя с этого места.
Монах представился им самым простым и убедительным кригарийским способом: не говоря ни слова, просто вонзил клинок в живот браннеру с секирой. После чего оттолкнул его ногой, высвобождая свой меч и создавая помеху на пути других врагов.
Проткнутый насквозь островитянин врезался в «мешка», и тот, дабы не упасть, был вынужден попятиться. А женщина – отскочить в сторону, чтобы не столкнуться с ними обоими.
Она и напала на Баррелия первой. Драться она умела – в ее руке была утыканная шипами палица, – и отваги ей было не занимать. Но небольшой щит-баклер в другой ее руке сыграл с ней злую шутку. На его конце также имелся четырехгранный шип, только более длинный, чем «колючки» на палице. Островитянка прикрылась баклером, когда замахивалась дубинкой, но ван Бьер, вместо того, чтобы уклониться, поймал свободной рукой щит за шип и остановил противницу. Примерно так, как останавливают бегущую лошадь, хватая ее под уздцы. С той лишь разницей, что кригариец был крупнее и сильнее этой резвой двуногой кобылы.
Ее атака была прервана, и удар не достиг цели. Рванув островитянку за баклер, монах вывел ее из равновесия, и ее палица просвистела мимо его головы. А второго удара не последовало. Продолжая удерживать ее, Баррелий рубанул мечом поверх щита и отсек ей руку выше локтя…
…И сей же миг был атакован браннером, швырнувшим в него мешок с трофейной утварью.
Этому врагу повезло больше, чем его приятелям. Его снаряд достиг цели и отбросил ван Бьера к стене. Который затем едва успел отразить своим мечом удар такого же короткого меча. Только не эфимского, а хойделандского – более тяжелого и грубого. После чего монах и браннер продолжили со звоном скрещивать клинки – это говорило о том, что теперь кригарийцу попался достойный враг. По крайней мере, с другими своими врагами он сегодня так долго не возился.
Их поединок сопровождался истошными воплями катающейся по полу островитянки. Чей щит вместе с застрявшей в нем, отрубленной конечностью все еще оставался в руке у Баррелия. А он, удерживая баклер за шип, то и дело подставлял его под вражеские удары.
Ознакомительная версия.
